Рубашка была уже на полпути к снятию, закинута на голову, когда сзади раздался предупреждающий кашель.
– Не то чтобы мне не нравилась твоя спина…
Лиз взвизгнула и заметалась. Мокрая ткань снова шлёпнула по холодной коже.
– Ах, твоя милость, чтоб тебя! И чего дома не сидится? Смотри, какое ненастье!
– Мне вот захотелось экзотики, на сеновале переночевать, – Марис Стронберг ей улыбался с горы сена и даже – мерзость какая! – подмигнул.
Лиз нерешительно выглянула наружу, но дождь усерднее прежнего месил грязь.
– Наши мысли совпали?
Лиз не отвечала. Парень съехал со скирды сена, весь такой чистенький, сухой, безупречный, в белой батистовой рубашке с завязками на груди, в светлых штанах. Ему-то тепло и сухо…
– Промокла, – констатировал он заметный всякому глазу факт. – А вдруг простудишься? У женщин с этого часто бывают осложнения… по девичьей части.
– По девичьей части у меня осложнения от тебя! – огрызнулась Элиза. – Шёл бы ты своей дорогой, барончик… – она вздрогнула от увесистого шлепка. Марис с неудовольствием посмотрел на мокрую после встречи с её юбкой руку.
– Фу, противно как, будто лягушку потрогал. Насиловать мокрую женщину как-то душа не лежит. Раздевайся!
Лиза стояла, раскрыв широко глаза, застигнутым врасплох зайцем.
– Раздевайся! – уже с раздражением повторил господин. – И прекрати трусить. Наденешь мою рубашку. Гардероб, сама понимаешь, остался в доме, – голос его звучал невнятно из-под ткани, что Стронберг стаскивал с себя. Оставшись наполовину обнажённым, пихнул рубашку в руки Лиз. И отвернулся.
– У тебя три минуты, чтобы отмереть, – предупредил он. Лиз не решилась уточнять, что будет потом. «Потом» не в её интересах. Вздохнув, она сбросила мокрую одежду с себя, на миг поднесла к лицу рубашку Стронберга. Чистая… тёплая, ароматная… небось с деликатным мылом стирают, которое для мытья. Подруга Лиз, работающая в господском доме, однажды принесла в листике с дерева немного такого мыла – мягкого, словно свечка. Оно было розовое и пахло розами. Сама Лиз и дети по-серьёзному мылись раз в месяц, когда в деревне топили общую баню для жителей – на дрова скидывались все. Волосы промывали смесью из глины и топлёного сала, а потом полоскали отварами трав. Так что грязнулей Лиз не была, но и розами не благоухала. Рубашка же Стронберга была вещью из другого мира. А что ей сомневаться, он сам отдал! Лиз быстро натянула предложенную вещь. Обрадовалась, что та не слишком коротка для её роста, прикрывает бёдра.
Девушка хозяйственно выжала и развесила брошенную одежду, вставая на кончики пальцев, чтобы дотянуться до стропил. А обернувшись, наткнулась на пристальный взгляд Мариса. Начала краснеть, гадая, как много тела он видел под задирающейся рубашкой. Потом вспомнила руку Стронберга, шлёпающую возле озера её голый зад, и краснеть раздумала. Большего он увидеть не мог.
Забравшись повыше в стог, Лиз села, целомудренно натянула на колени подол. Марис улёгся рядом, с едва заметной улыбкой разглядывая её. Лиза подумала, что Стронбергу вообще не свойственно широко улыбаться, это не Андрес, готовый бегать вокруг с улыбкой до ушей, кипучей энергией. Андрес был… своим парнем, простым и понятным, без тайников и лабиринтов в характере. Радовался – хохотал, злился – смурнел и бил сразу. Тонкие разговоры намёками были не для него. Зато и сомневаться в его чувствах Элизе не приходилось, о них Андрес кричал на всю деревню петухом.
