– Волк, а по мне видно, каким я стану, когда вырасту?
– Кое-что видно, – удивился Волк. – А почему ты спрашиваешь?
– Просто так. Почему-то захотелось узнать.
– Ты, наверное, будешь высокий. И не толстый.
– А еще покроешься прыщами, – пискнул Вонючка. – Все старшие прыщавые, как земляничные поляны. Будешь прыщавый рыжеватый блондин. С баками. Клочковатыми такими.
– Спасибо, – мрачно сказал Кузнечик. – А каким будешь ты сам?
– Я-то? – Вонючка помахал недонанизанной связкой яблок и закрыл глаза. – Вижу, вижу себя! – пропел он. – Через шесть лет. Красавца-мужчину. Мой жгучий взгляд пронзает насквозь всех и каждого. Женщины падают обессиленные к моим ногам. Пачками. Только успевай подбирать их, несчастных…
– Будешь подбирать, не споткнись о свои уши, – предупредил Волк. – А то они подумают, что на них комар упал.
Вонючка оскорбленно отвернулся. Палатка Горбача задрожала и оттуда высунулась лохматая голова:
– Волк, меня тошнит от этой книги. Того проткнули мечом, этого проткнули мечом. Сколько можно? Мне эти проткнутые всю ночь будут сниться.
– Не хочешь – не читай. Никто тебя не заставляет.
Горбач убрал голову и сердито задернул полог. Палатка зашаталась. Волк и Кузнечик встревоженно следили за ней, пока она не перестала крениться.
– Меня, наверное, заберут в Могильник на день или два, – сказал Волк. – Завтра с утра. Ненадолго.
– Почему? – насторожился Кузнечик. – Ты же теперь здоров.
Волк лег на пол и заложил руки за голову.
– Хотят затолкать в корсет. Буду таскать на себе Могильный панцирь, как старая, мудрая черепаха, – он шутил, но в голосе было кое-то, чего Кузнечик давно не слышал.
– Ты боишься? – спросил Кузнечик.
– Я ничего не боюсь, – отрезал Волк. Его глаза сделались злыми.
Кузнечик поежился.
– Не надо, – попросил он, – Волк… Твои мысли пахнут совсем не так, как слова. И это слышно.
Волк приподнялся на локтях, удивленно глядя из-под седой челки:
– Как ты сказал? Мысли пахнут? И тебе это слышно? Я бы не удивился, если бы Слепой такое сказал. Но почему-то так говоришь только ты.
Волк насмехался, но его глаза перестали быть колючими, и Кузнечик успокоился.
– Дерьмовый лексикон, – шепнул подслушивающий их Вонючка.
– Сам ты дерьмовый, – вступился за друга Горбач из глубин своей палатки. – Это красиво. Кузнечик говорит, как поэт.
Кузнечик засмеялся. Горбач опять высунулся:
– А если они тебя не отпустят, что нам делать? Вдруг не отпустят?
– На этот случай я пришлю вам письмо с инструкциями, – пообещал Волк.
Вонючка обрадовался:
– Выполним, – пообещал он. – Дом содрогнется, слово Вонючки. Прикуемся цепями к дверям Могильника. Обольемся бензином и начнем перебрасываться спичечными коробками. Все будет проделано на высшем уровне.
– Верю, – серьезно сказал Волк. – С тебя станется такое устроить.
Возле прачечной было темно и пустынно. Кузнечик сидел на полу, у запертой двери, ждал Ведьму и старался думать о приятных вещах. А не о том, что неподалеку кто-то явно дышит, а возможно, что и подкрадывается. И не о том, что дырка в стене подозрительно блестит. Как будто оттуда смотрит чей-то глаз.
Коридор возле прачечной пах дезинфекцией. Лампочка светила тускло, а дальше, в библиотечных отсеках, было совсем темно, и Кузнечик не смотрел в ту сторону, чтобы не видеть чернильные тени шкафов-вертушек, в которые старшеклассники складывали прочитанные журналы. Ему совсем не нравились эти тени. Чем более неподвижными они были, тем меньше нравились.
