– Бронвен наблюдает. – Она начинает раскачиваться взад-вперед, эти два слова безостановочно слетают с ее дрожащих губ.
Я обнимаю ее за плечи, присаживаюсь перед ней:
– Мама, кто такая Бронвен?
Ее ответ – все те же два слова.
Я отпускаю ее и наливаю чашку чая, затем подношу к ее губам, надеясь, что это ее успокоит. Может быть, Нонна знает, о ком идет речь.
Как будто почувствовав, что я думаю о ней, бабушка влетает в мамину спальню со стопкой простыней:
– Все в порядке?
Я заставляю маму выпить еще чая, и, как всегда, волшебный настой действует. Как только она перестает раскачиваться на стуле, я ставлю чашку и подхожу к креслу, чтобы помочь Нонне расправить ткань, пахнущую глицинией и солнечным светом.
– Мама говорила, что женщина по имени Бронвен наблюдает. Ты знаешь ее, Нонна?
Простыня выскальзывает из рук бабушки и скользит по матрасу в мою сторону.
– Я не имею ни малейшего представления. – Ее негнущиеся пальцы и расширенные зрачки говорят об обратном. Не поднимая на меня глаз, она заправляет простыню под матрас в одно мгновение.
Я смотрю на поднимающиеся над болотами завитки лавандового дыма от костров, которые люди разжигают, чтобы согреться ночью.
– Думаешь, это кто-то из жителей Ракса?
– Этот кто-то живет в голове Агриппины, вот и все.
Мое сердце болит за женщину, которая потеряла рассудок из-за отрезанных ушей.
Я ненавижу короля Марко за то, что он заставил моего дедушку наказать дочь, но еще больше я ненавижу дедушку за то, что он не сопротивлялся и не защищал свою плоть и кровь.
– Верно, но на этот раз в словах был смысл. – Интересно, эта Бронвен из Люче или из соседнего королевства? – Она также упомянула о том, что время пришло.
Нонна заправляет пуховое одеяло, пожелтевшее и истончившееся со временем, в кремовый пододеяльник, заштопанный во многих местах так, что напоминает топографическую карту.
– Фэллон Росси! – Мое имя гремит сквозь распахнутое окно маминой комнаты, сотрясая лозу глицинии, которая обвила три наши стены.
Я подбегаю к окну, на губах уже расцветает улыбка, потому что я узнаю этот голос, хотя не слышала, как он произносит мое имя, больше четырех лет.
Я кладу руки на подоконник, глядя на запрокинутое лицо моего гостя – его голубые глаза блестят, как утренняя роса.
– Ты вернулся! – легкомысленно выкрикиваю я, спутники принца ухмыляются, но меня не очень волнует, что они думают обо мне. Меня волнует, что обо мне думает Данте.
Я взрослела, все время ожидая, что он откажется от меня, но этого не случилось.
– Ты еще красивее, чем я запомнил.
Я смеюсь, наблюдая, как гондольер – воздушный фейри – изо всех сил пытается удержать лодку от раскачивания, но это трудно, когда два пассажира ерзают на бархатных сиденьях, а третий стоит.
– Ты насовсем домой или только на помолвку брата?
– Насовсем.
Четыре года не прошли для него даром. Он раздался в плечах, лицо приобрело четкие очертания, а каштановые волосы, заплетенные во множество косичек, такие длинные, что теперь задевают украшенную драгоценными камнями рукоять меча, который висит на богато отделанной кожаной перевязи. Только голубые глаза и смуглая кожа напоминают о прежнем Данте.
Он показывает большим пальцем через плечо.
– Моя казарма находится прямо напротив вашего дома, синьорина Росси.
– Как удобно.
Я чувствую чье-то присутствие у себя за спиной. Поскольку мама не встает, я знаю, что это бабушка.
Данте кланяется:
