Домашний огонь - страница 2



Исма сложила пижаму, убрала ее под подушку, разгладила одеяло. Оглядела чистое пустое жилье – узкая кровать, рабочий стол со стулом, комод. По утрам она остро ощущала радость от того, что повседневная жизнь сведена к первоосновам: книги, прогулки, место для мысли и работы.

Тяжелая дверь двухэтажного каменного дома распахнулась навстречу утреннему воздуху – впервые он не колол тысячами лезвий. Снег на мостовой и тротуарах стаял, они расширились, и Исма почувствовала себя – как это сказать? – без границ! И зашагала, быстро, не боясь поскользнуться. Мимо двухэтажных колониальных особняков, мимо автомобилей с политическими наклейками на бамперах, мимо лавки с винтажной одеждой, мимо антикварного магазинчика и класса йоги. Она свернула на Мэйн-стрит, где мэрия с нелепыми нормандскими башнями при узких бойницах придавала городу праздничный вид.

Исма вошла в любимое кафе, потом уже с кружкой в руках спустилась по лесенке в подвал, где по стенам тянулись полки с книгами, в это прибежище теплого света ламп, протертых кресел и крепкого кофе. Потыкала в кнопки на клавиатуре, будя ноутбук, едва заметила слишком уже привычную заставку – портрет матери в юности, в восьмидесятые, с длинными волосами и тяжелыми серьгами, целующей Исму в лысую младенческую макушку. По утреннему обычаю открыла скайп, проверяя, нет ли сестры в Сети. Сестры не было, но когда Исма собиралась выйти из скайпа, в списке бодрствующих контактов всплыло другое имя: Парвиз Паша. Исма убрала пальцы с клавиатуры, положила ладони по обе стороны ноутбука и молча смотрела на имя брата. Она не видела его в списке активных контактов с того дня в декабре, когда Парвиз позвонил и сообщил им свое решение. Он и на минуту не задумался о том, как это скажется на сестрах. А сейчас, наверное, тоже смотрел на ее имя, на зеленую галочку, извещавшую, что Исма здесь и с ней можно поговорить. Окошечко скайпа располагалось у самых губ ее матери на заставке. Тонкие, изящные черты Зейнаб Паши не достались Исме, перешли к близнецам, те смеялись, растягивая материнские губы, материнские глаза вспыхивали светом, когда они улыбались. Исма открыла скайп во весь экран, обхватила ладонями горло, чувствуя, как пульс частит и кровь с удвоенной силой разносится по артериям. Тянулись секунды, брат молчал. Исма не сводила глаз с экрана, зная, что он так же следит за своим, и оба они медлили по одной и той же причине: ждали Анику.

За несколько недель до того в квартире Хайры Шах однажды странная музыка пробилась сквозь стук ножа – Хайра резала картофель, – с подсвистом, на высокой ноте, звон. Исма и Хайра проверили телефоны, домофон, прижимались ухом к стенам и к полу, выбегали на площадку, открывали шкафы, заходили в пустые комнаты, а звук все длился, прекрасный и пугающий, ни на каком известном музыкальном инструменте не сыграть такой, не голос, не птичье пение. Заглянул и сосед, тоже хотел разобраться.

– Призраки, – подмигнул он и ушел.

Исма засмеялась, но Хайра, съежившись, дотронулась до висевшего на стене амулета от сглаза, который Исма всегда считала обычным украшением. Музыка продолжала звучать, неслась отовсюду и ниоткуда, преследовала их, пока они обыскивали квартиру. Хайра вернулась на кухню и снова взялась за нож, бормоча какие-то слова – оказалось, Иисусову молитву, она воспитывалась в монастырской школе Кашмира. Наконец доктор Шах – сама рациональность, с острым как бритва умом – объявила, что, несмотря на град, они пойдут ужинать в ресторан. Глядишь, этот звук угомонится к их возвращению. Исма поднялась на второй этаж в ванную, смыть с рук пыль, приставшую во время поисков в потайных уголках. Стоя перед раковиной, она глянула в окно рядом с ней и тут-то обнаружила источник звука.