Герой романа Виктора Гюго «Человек, который смеётся» (его звали Гуинплен) тоже всегда улыбался, но он был изуродован злыми компрачикосами и скалил зубы против своей воли. А Солтан Худойбердыев улыбался по своей воле и очень заразительно. Как только он появился в кабинете Левича, всем тоже захотелось улыбаться. Все, кто плохо знал Солтана, думали, какой весёлый и приветливый человек. Но он был приветлив и весел только в кругу важных, с его точки зрения, людей. С теми же, кто был ниже его по рангу или не представлял для него интереса, он часто бывал несправедлив, груб, жесток и даже опасен. Тогда глаза его переставали светиться добротой и загорались нехорошим светом, как у разбойника с большой дороги. Большая опасность исходила от Солтана для молоденьких глупых девушек, которых он умел обольщать с коварным кавказским гостеприимством. Молодых туристок он называл тушканчиками молочно-восковой свежести.
– Издраствуйте вам, Григорий Степанович, товарищ пердседатель, салям-алейкум! С приездом вас! Ол-лай!
– Алекум-салям! – небрежно ответил Лашук. – Вот, знакомься, – показал он на Шувалова, – директор строительства. Наконец взялись за твой Домбай. Помогай!
Солтан с силой потряс руку Шувалову, не переставая улыбаться, и шепнул Левичу:
– Всё готово, Натан Борисович.
– Итак, так, – внушительно произнёс Лашук, тщетно пытаясь удержать нижнюю губу. – Дружба дружбой, а служба службой. – Он негромко, но решительно стукнул ладонью по краю стола, как будто лишал жизни муху. – За грязь в главном корпусе, за то, что заморозили гидростанцию , за пренебрежительное отношение к хлебу, народному достоянию, за кавказский колорит, который бродит где попало, и, как говорится, гадит на всех дорожках, – завхоз Худойбердыев получит строгий выговор и лишится тринадцатой зарплаты. А директор турбазы «Солнечная Долина» Левич получит пока «на вид». А то вы тут совсем мышей не ловите. Только на бильярде играете. Вот так. Возражения есть? Оправдания? Увёртки? – Лашук подождал немного. – Нет. Всё ясно. Как говорится, баба с возу, кобыле легче.
Левич развёл руками – что поделаешь, раз заслужили. Солтан согласно покивал, не переставая улыбаться.
– От вас, Григорий Степанович, и выговор получить приятно.
Лашук оттянул рукав на левой руке и привычно взглянул на часы:
– О! Уже почти четыре. Недурно бы закусить.
«Наконец-то!» – обрадовался Шувалов и разогнул скрепку в кармане, вновь почувствовав облегчение, будто груз свалился с плеч.
– Вы уже?! – визгливо вскрикнула Надежда Ефимовна, точно её укололи шилом в мягкое место, что ниже поясницы, называемой иногда талией. Она всплеснула полными красивыми руками.
– Мы скоро, Надюша. У нас тут небольшое совещание в главном корпусе, – быстро проговорил Левич без запинки.
– Знаю я ваши совещания, – скептически заметила Надежда Ефимовна, изобразив на лице кислую мину. – Григорий Степанович, у нас сегодня чай из самовара с вишнёвым вареньем. Чаепитие в Мытищах. Я вас жду непременно. И вы, молодой человек, приходите, – пригласила она Шувалова. – Обязательно приходите. Я вас всех буду ждать.
– Надежда Ефимовна, голубушка, как говорится, благодарю от всей души. И варенье моё любимое. Но мне нынче ехать.
Лашук давно сообразил, что из задуманного им небольшого отпуска с загаром и романтическими приключениями, под предлогом служебной проверки, ничего не выйдет при таком морозе, и принял решение срочно возвращаться восвояси.
