– Когда ты в последний раз стирал тельняшку? – спросила Камилла, принимая весь этот внезапный переполох с поразительной невозмутимостью.
– С тех пор, как ты ушла, – ответил он, стараясь больше не замечать эту проклятую женщину.
В горле застрял словно комок. Почему он никогда не делал попытки вернуть ее?
– Да-да… Твои привычки неискоренимы. И ты все также чешешь свой подбородок, когда волнуешься…
– Я не волнуюсь. У меня просто, наконец, прорезался зуб мудрости.
– Ну-ну. Тебе помочь накрыть стол, милый?
– Нет, – и он кинул мешавшую ему коробку с новым айфоном ей на колени, затем отыскал в куче покупок пару лифчиков, стринги и что-то еще из вещей. Но Камилла даже не пошевелилась, выпуская загадочно облако дыма и разглядывая этого странного русского.
– Ты даже не посмотришь, что я купил? – спросил он, откупоривая зубами бутылку. – Последняя модель. Камера на 12 мегапикселей…
– Ты знаешь, о чем я подумала, пока ждала тебя?
– О чем?
– Что разобью эту побрякушку о стенку… Ведь они следят за каждым нашим шагом, знают чего мы хотим и что замышляем. Не поверишь, но накануне пожара, мне настойчиво приходила реклама огнетушителей. Мы перестали нормально общаться, уткнувшись в эти устройства. Ничего не видим перед собой, прожигая жизнь в нереальном мире….А все настоящее здесь и сейчас. Вот ты стоишь сейчас передо мной, такой красивый и сильный, и пахнешь мужеством. Я знаю, ты далеко не идеал, но и не фотошоп. О, с такой радостью я возобновила бы голубиную почту в стране!
– Я думаю, мы к этому еще вернемся, – наконец, вырвал он пробку.
– Перехватить такого голубя крайне сложно… Я слышала, почтовая голубятня есть в нашем Версале.
– Мне плевать на этот дворец, он не наш.
Камилла снисходительно улыбнулась.
– Дело не в том, чей дворец. Дело в сегрегации французов. За время пандемии все встало на свои места. Одни богатеют, другие волочат свое жалкое существование и выживают, как могут… Старые язвы общества обнажились. В общем, старая песня…
– Не хочу тебя расстраивать, Камилла, так будет всегда и везде, – выплюнул он пробку на пол, и кошка, выскочив из укрытия, прыгнула за ней и стала играть, закатив ее под тахту.
– Нет, я верю в будущее равенство… – и женщина, сделав искусно сердечко из дыма, послала его бывшему мужу. – Да и ты сам веришь в это, Базиль… Мы все верим. Верим, потому что этого никогда не будет, – затем с горечью добавила она.
– М-да, – вздохнул мужчина, признавая тот факт, что бывшая жена за годы скитаний без него поумнела. – Вера, она от Бога. Ничего с этим не поделаешь. Каждый верит в свои сказки.
Камилла опять потянулась до форточки и смахнула на улицу пепел. Что-то во дворе отвлекло ее, и она оживилась.
– О… этот дуралей выклянчивает твое снисхождение… – заметила она скачущего под окнами Кревера и кокетливо чмокнула ему губами. – У-тю-тю-тю-тю… какой прыткий мальчик!
Ну, это было чересчур слишком. Терпеть Базиль не мог, когда кто-то засовывает свой длинный нос в его берлогу. Шторы резко задернулись, погружая комнату в таинственный полумрак.
– Ты такой резкий с людьми, – и Камилла погладила сильную руку Базилю, который, казалось, сейчас ревновал ее ко всему на свете. – Ты думаешь, я могу упорхнуть в окошко?
– Тебя может продуть…
– Ну-ну… Давай потанцуем.
– Потанцуем.
Базиль подошел к полке со старыми компакт-дисками, чтобы найти что-нибудь ностальгическое, приятное, сдул пыль с колонок. Он вспомнил их первую встречу. Французские друзья давно уговаривали его развеяться, и сразу после боя с Дидло все поехали отмечать чемпионский пояс в «Проворный кролик». Там у пилона в лучах многоцветных лазерных зайчиков блистала какая-то шлюшка, и какой-то пьяный парень на четвереньках пытался засунуть ей под чулок смятую до неузнаваемости купюру. Базиль, наверно, убил бы его, если не «Coundo pienco en ti»… Да, да… Не зря зазвучала эта мелодия. Камилла тогда повисла вниз головой, задрав к пололку свои утонченные ножки и играя ими под музыку. Ее шикарные волосы слегка касались танцпола, и Базиль сам того не ожидая припал на колено.
