– Тебе чего? – нехорошо сверкнул глазами Христофор.
– Так, ничего, – с безразличным лицом произнёс Антон, – тут Наташка тобой любуется.
– Где? – не смея глянуть по сторонам, прошипел мгновенно изменившийся в лице грек.
– У колонны, не видишь? Поздоровайся хоть, изменщик.
– Тоха, спасай!
– Дуй отсюда, – процедил сквозь зубы Антон, – прометёшь – для меня старался.
– Не поверит!..
– Вали уже – не поверит!.. А ты?.. – повернулся он к оставшейся в одиночестве девушке, – чего ждёшь? Ещё хочется?
– Нет! – кротко ответила она и, печально вздохнув, нерешительно направилась к выходу на проспект, однако, не сделав и трёх шагов, вдруг остановилась и, повернувшись лицом к Антону и глянув на него
своими большими лучистыми глазами, тихо произнесла:
– Понимаете, мне совсем некуда идти.
Если бы человека скрестили с котом,этоулучшилобычеловека,
ноухудшилокота.
МаркТвен.
Всё,чтотакщедродаётбратьямнашимменьшимматьприрода,какизвестно,идётимтольковдело.Такчтоничегодурного,несчитаялегкомысленного любопытства и излишнего азарта,в нём не было. Он был здоров, насколько может бытьздоровым молодой уличный кот, и удачлив, немалоблагодарясвоей,частьюврождённой,нобольшейчастьюприобретённой,логике.Хотя,нельзясбрасывать со счетов и благосклонного отношенияк нему его величества Господина Случая (кошачьего,конечно).Векуличногокота,какизвестно,короток.
В его крови гуляли все, кому не лень: и сибиряки,ибританцы,и палевые, и серо-буро-малиновые, и Богвесть кто ещё, но рождён он был простой русскойкошкой,простымрусскимкотом.Отсюдадажевозможно допустить, что прадедушку его, такогоже дымчато-серого кота, мордастого и вальяжного,гладилпоголовкесамдедушкаКрылов,сидевший,бывало,вжаркийполденьураспахнутогоокнавторогоэтажабудущейЩедринки,вежливораскланивающийся с проходившей мимо публикой иколовшиймаленьким,красногодеревамолоточком,
искусноподжаренныеначугуннойсковороде,кедровыеорешки.Всёможетбыть!
Мягкойсеребристойшкуркойрастянувшисьнатёплоймагистральнойтрубеисвесивснеёнатруженныезаночьлапки,онсладкоспал.
Вподвалебылотемноитихо.
…Кто-то,неизвестныйвнём,крутилдлянегосны. Кадры кувыркались, меняли друг дружку. Сейчасемуснилисьтяжёлые,шаркающиеступнипрохожих.
Но вот у самого носа Дивуара (официально это имяон получиту насв конце романа, но применим мыего сейчас, из соображения удобства повествования),так вот, у самогоноса Дивуара вспорхнул воробей,еголапырефлекторнодёрнулись,и онпроснулся.
Создатель! КакиестранныехарактерывстречаютсянаНевскомпроспекте!
Н. В.Гоголь, «Невскийпроспект».
Антон молча указал девушке на кресло, покопавшись в сумке, достал свитер, накинул ей на колени:
– Грейся.
– Спасибо!
– Коньяк?..
– Нет! – чуть дрожа, прошептала незнакомка, – спасибо.
– Как знаешь, – пробормотал он, – а вот я выпью.
Чёрт! – воскликнул, тряхнув фляжкой, – выдули!
Девушка неуверенно взглянула на него:
– Я у вас ненадолго, я ещё чуть-чуть побуду и уйду, хорошо? – говорила она тихо, как говорит хотя и выздоравливающий, но ещё слабый, недавно перенёсший тяжёлый кризис, человек.
– Как хочешь… – равнодушно пожал плечами Антон.
– Вы понимаете, я… – её глаза, ещё хранившие следы недавно перенесённой бури, смотрели на Антона мягко и в то же время требовательно, – мне надо позвонить.
– Уж чего проще! – усмехнулся Тошка, – автомат за углом.
– Мне в Москву, – совсем по-девичьи, склонив набок голову, тихо произнесла она.
