– Нет! – так же честно отвечал Яков (разговор ему был явно по душе). – Хотя, нет! – поражённый неожиданно посетившей его мыслью, воскликнул счастливец. – Я сам, своими глазами видел! Как-то меня батя в сарае запер, по пьяни, так я там точно ничего не видел. Ночь была, хоть глаз выколи.
– Не то, не то!.. – скривился Веня. – Ты мог стены там пощупать, соломой шуршать, дышал, не знаю… мог свистнуть, и не о том я!
– А я не умею свистеть, – жизнерадостно изрёк Яша.
– Учили, учили, все свистят, а я никак…
Вениамин беспомощно посмотрел по сторонам:
– Может, ты ему объяснишь? – обратился он к Христафору.
Тот вяло махнул рукой:
– Иди ты к чёрту, Веня! – сердито пробасил художник.
– Чего парню голову морочишь?
– А тебе не интересно, ты не слушай, – неожиданно вступился за Вениамина Яша. – Продолжай, я весь внимание.
Веня, услышав несвойственный Якову оборот речи, с недоверием глянул на него:
– Настоящее НИЧТО, – это вообще ничто! – продолжал он. – Его никто не видел! Никто, понимаешь? Отсюда вывод: его попросту нет!
– Чушь собачья! Радиоволны тоже никто не видел, однако телевизор ты смотришь, радио слушаешь, – хмуро возразил ему Христофор. – И гравитацию не видно. Но ты же не сомневаешься, что она есть?
– Да как же вы не поймёте?! – страстно воскликнул Вениамин. – Я к тому, что сознание, как таковое, вообще неистребимо. Мира без сознания не бывает. Вот ты, к примеру, Яша! – Венечка даже зажмурился от удовольствия, – вдруг взял, да и помер. Преставился. Почил, так сказать, в бозе.
– В чём почил?
– Издох, попросту!
– А-а!
– А через миллиард лет, бац – и ты снова открываешь глаза, – точно такой же, как сейчас, только в новой упаковке.
– А я не хочу быть точно такой же, хоть и в новой упаковке, – недовольно пробубнил Яков. – Я хочу быть чернявым, вон, как Антон.
– Детский сад, ей-богу! – воскликнул Христофор. – Придурки! Оба!
Сидевший до этого момента в раздумье Антон вдруг разразился гомерическим хохотом:
– Господи! – воскликнул он сквозь слёзы, – спасибо, что ты есть, и нет-нет, да создаёшь таких идиотов, хотя бы раз в миллиард лет!
– Сам идиот! – поджав губы, обиженно произнёс Вениамин.
– Не слушай их, Веня, – жизнерадостно хрустя вафлей, прошепелявил Яков, – продолжай, не видишь, им завидно.
Венечка тихо завыл.
Потеплело. Шпиль Адмиралтейства безнадёжно завяз в низко вставших балтийских тучах. В кофейнях и магазинчиках уютно зажглись тусклые жёлтые огоньки. Оттуда, мешаясь с бензиновым выхлопом многочисленных авто, потянуло горьковатым запахом турецкого кофе, к нему накрепко прилепился повеявший родным домом, духмяный запах горячих сдобных булок.
Антон повернул законченный портрет фасадом к оригиналу:
– Всё! Готово! Плыиз!
Его модель, высокая, сухопарая ирландка, внимательно всматриваясь в свой строгий горбоносый профиль, нервно мяла длинными узловатыми пальцами клетчатый, тонкого батиста платок. Желваки по её узкому аскетическому лицу шагали дисциплинированным строем, как у старого генерала: левой-правой, левой-правой.
– Но! – коротко, на выдохе, произнесла женщина, и резко поднявшись из кресла, решительно двинулась к выходу на проспект. Вслед за нею устремился стоявший всё это время за её спиной здоровенный молчаливый детина. Его мясистое, непроницаемое, словно у дворецкого, лицо скомкала гримаса неподдельного, почти детского ужаса.
– Ну, ни хрена себе! – воскликнул подоспевший к месту событий Веня, тонкая полоска его усов немножечко подрагивала.
