Домочадец - страница 3

Утром я просыпался под задорные звуки танцевальной музыки, проникавшей в мансарду через распахнутую створку окна. Это значило, что Вера, приходившая в дом к восьми, готовит на кухне обед. У Вальтера она работала полгода. До расселения дома Вера жила в квартире Крёпке с пятилетним сыном. Они ютились в маленькой угловой комнатушке, отделённой от других комнат фанерной перегородкой. Вальтер переселил её в однокомнатную квартиру в новом кирпичном доме на окраине Дивногорска. Тронутая заботой Шмитца, Вера сама предложила ему помощь по ведению домашнего хозяйства. И не прогадала.

Шмитц нуждался в верном человеке, который присматривал бы за домом в его отсутствие. Всё-таки дом этот до моего приезда был практически нежилым, и кто-то обязан был следить за сохранностью имущества, разбросанного по этажам в многозначительном хаотичном порядке, и кто-то должен был потчевать Вальтера густым русским борщом, и с крыльца улыбаться ему, выпорхнувшему из машины с лёгкостью старшеклассника, приглашая в чистые, пахнущие моющими средствами апартаменты.

Поначалу, рассказывал Вальтер, результаты капитального ремонта повергли Веру в уныние. Она сомневалась, что справится с возложенными на неё обязанностями. Масштабы ежедневной уборки её откровенно шокировали. К тому же она не знала, что делать с ковровыми покрытиями, и призналась, что никогда не мыла кафель. Вальтер преподал ей несколько уроков пользования пузатым чудо– пылесосом и на следующий день лично проследил за тем, как Вера выполнила влажную уборку.

Кроме фанатичного поддержания чистоты он велел ей ухаживать за уличными и домашними цветами, проветривать утром и вечером комнаты и покупать местные газеты. Он приобрёл ей рабочий халат, фартук, снабдил порошками и попросил завести сменную обувь. На работе он не рекомендовал ей пользоваться косметикой и парфюмерией и категорически запретил приводить в дом знакомых.

С моим появлением в доме работы у Веры прибавилось. Она стала регулярно убираться в моей спальне и мансарде, где утром на полу глянцевым разноцветьем сияли пятна застывших эмульсий. Вечером, перед уходом домой, Вера спрашивала, что приготовить на завтра. Меню она заносила в специальный разграфленный Вальтером блокнот. Ровно в два часа, когда новости первого канала разлетались по дому из мощных динамиков кухонного телевизора, Вера звала меня на обед. С неизменным пятиминутным опозданием я заходил в зал, где у входа на веранду стоял круглый стол, накрытый белой накрахмаленной скатертью.

Мои минимальные житейские требования и откровенная пассивность в выборе заказных блюд действовали на Верины кулинарные таланты раскрепощающе. Однажды, осознав, что нечего полагаться на мои невразумительные гастрономические запросы, она сама перешла к формированию меню на неделю, чем освободила меня от жуткого ежедневного процесса, завершения которого я не мыслил без обращения к поваренной книге.

Веру не интересовало, почему именно мне Вальтер отвёл роль временного смотрителя за его семейными реликвиями. Не знала она и того, что, поселив меня в родительском доме, Шмитц достиг существенного душевного покоя. Через меня он поддерживал связь со своим детским прошлым, которое спустя полвека вдруг воскресло в его недремлющей памяти в саду под цветущим отцовским рододендроном. У его розовых замшевых цветков, разбросанных в изумрудных листьях обильными букетами, он любил прогуливаться перед сном и утирал бумажным платком опухшие от слёз глаза, грустно блестевшие в жёлтом дымящемся свете уличного фонаря.