Для такого торжественного случая дона Розилда разоделась в пух и прах: в блестящей тафте, надутая, как распустивший хвост индюк, с оборками на рукавах и испанским гребнем в пучке, она вызывала смех. Зато Флор была восхитительна в своих кружевах и ни минуты не сидела. Она не пропустила ни одной кадрили. И все же не подала никакой надежды новоиспеченному доктору.
Даже когда он накануне отъезда в далекую Амазонию пришел с визитом, взяв с собой отца, чтобы произвести большее впечатление. Отца звали Рикардо. Это был величественный старик с громоподобным голосом. Пальцы его были унизаны кольцами, и дона Розилда чуть не упала в обморок, когда увидела столько драгоценных камней. Один из них, огромный черный алмаз, стоил по меньшей мере пятьдесят конторейсов!
Старик рассказывал о своих владениях, о прирученных индейцах, о каучуке – словом, всякие истории про Амазонию. Потом заявил, что рад, видя наконец своего сына врачом. Теперь ему остается только жениться на порядочной, скромной и простой девушке, деньги их не интересуют, накоплено уже достаточно; при этом старик зашевелил пальцами, и бриллианты засверкали, озарив всю гостиную. Он мечтал о невестке, которая народит ему внучат, а те заполнят веселыми криками и согреют их сумрачный роскошный дом в Белеме, где старый Рикардо одиноко жил, пока Педро учился. Старик не спускал глаз с Флор, словно ожидал от нее ответа или хотя бы жеста, улыбки (если это не было сватовством, значит дона Розилда ничего не понимала в таких вещах). Дона Розилда дрожала от волнения, наконец-то наступил долгожданный час, никогда еще она не была так близка к своей цели… Она смотрела на дуреху-дочь – сейчас Флор скромно, но решительно даст согласие. Однако та лишь сказала равнодушно:
– Я не сомневаюсь, что не будет недостатка в красивых и порядочных девушках, которые согласятся выйти замуж за Педро. Мне бы только хотелось, чтобы свадьба состоялась в Баии, я бы тогда приготовила все для банкета.
Педро Боржес, нисколько не обидевшись, спрятал купленное заранее обручальное кольцо, а старый Рикардо, кашлянув, переменил тему разговора. Дона Розилда почувствовала, что ей дурно и она задыхается, сердце ее готово было вот-вот разорваться. В бешенстве она вышла из гостиной, боясь упасть в обморок. Если б сейчас эта неблагодарная дура, эта идиотка, подлая тварь умерла, она и глазом бы не моргнула. Отказать доктору – теперь уже настоящему доктору, – богатому молодому человеку, будущему владельцу острова, рек, индейцев, мраморных особняков, драгоценных колец?! Несчастная дура!
Непреодолимая стена ненависти и вражды, рокового непонимания, глухой злобы встала бы между матерью и дочерью, навсегда соединив их и навсегда отделив друг от друга, если бы вскоре после отъезда отвергнутого Педро Боржеса не появился Гуляка. Ах, по сравнению с титулами, положением и богатством Гуляки – о чем дона Розилда узнала от него самого и некоторых его друзей – Педро со всем его мрамором, дюжиной слуг, реками и обширными землями был просто нищим.
С коротким, вежливым поклоном Мирандон, лицо которого было на редкость обаятельным, попросил у доны Розилды разрешения и сел с ней рядом на один из стульев с соломенными сиденьями, расставленных по стенам зала. Вечный студент («постоянный», поправлял он, когда ему напоминали о том, что уже семь лет он учится в Агрономической школе) вытянул ноги и аккуратно расправил складку на брюках. Глядя на пары, выделывавшие почти акробатические па в замысловатом аргентинском танго, он одобрительно улыбнулся: ни один танцор не мог сравниться с Гулякой, никто не танцевал так, как он. Благослови его, Боже, и сохрани от дурного глаза! Мирандон был человеком суеверным, что не мешало этому светлому мулату в свои двадцать восемь лет слыть бездельником и самой популярной личностью в публичных домах и игорных заведениях Баии.
