Ночью, первой ночью, проведенной им в одиночестве, лежа в ветвях прибрежного дерева, завернувшись в две шкуры – свою и Старого, Охотник вспоминал своих родных. Старый говорил, что души умерших не уходят совсем, их хранит ольха и другие деревья, бывает, что души переселяются в зверей, а еще в небесах навеки остаются их глаза. Охотник осторожно поворачивал Тяжелый Камешек в руке, любуясь его четкими гранями, ловил в них отражение глаз своих родных, разговаривал с ними. Волк устроился внизу, прикрыв нос хвостом.
«Ву, – негромко позвал Охотник. – Ву!»
Волк поднял морду и отозвался.
Некуда дальше идти. Сквозь бурелом и сгустившихся комаров с трудом добрались до неба, но о том, чтобы подойти к лежащей под ним воде, не смею и подумать. Нарастающее недовольство собой заставляет чувствовать себя неуютно. Сбрасываю звонок, не хочу говорить с кредиторами.
– Не пройти здесь.
– …Поэтому-то до конца и не ясно, был ли Заратустра Христом или все-таки его другом и учителем из Тибета. Что?
– Я говорю, разворачиваемся. Не судьба. Кем-кем был Заратустра?
Прямо на крутом берегу растут огромные деревья: ольха, сосны, ели, березы, как-то умудряющиеся тянуться вверх, несмотря на крутой угол наклона поверхности земли. Смотрю вниз и вижу сплетенные ветви этих странно кривых деревьев. «Вот там он где-то и спал…»
– А вы замечаете, что погода меняется? – хитро улыбается маленький человек, поправляя кепку.
Ползем обратно к машине под продолжение его рассказа все о том же: боги и люди, эпохи и шрастры, начала и концы. «Как же он шел-то здесь, да еще и поздней весной?»
– Переход от одной эпохи, ко всему прочему, отмечается резким изменением климата. Вот что мы с вами наблюдаем в последнее время? Это как раз одно из следствий смены полей и перехода от одной главенствующей расы к другой.
Я, немного растерянный от того, что затея моя не удалась, бормочу что-то про то, что раса – это немного не совсем то слово, которое стоит употреблять. За ним шлейф из трупов.
– Вот вы совершенно верно говорите, – семенит за мной человечек, – но это все от чего? От непонимания сути. Как там поется? «Накатила суть!», понимаете? Вот у Гитлера она не накатила, теорию он взял в целом правильную, но совершенно все в ней перепутал. Дело в том, как бы это странно ни звучало, но вот евреи – они арийцам вроде как братья. Понимаете?! Тот же Авраам или, скажем, Зигмунд Фрейд… Да и вообще, если уж начистоту, то древние арии в метаисторическом понимании – это же прародители славян! Так что Борман со Штирлицем, точнее, с Исаевым, в общем-то…
– Вы это вообще серьезно все?
Он кивает, улыбается. Упоминание им строчки из песни «Аукциона» слегка удивляет и даже как-то настораживает, хотя должно было бы добавить чего-то вроде уважения.
Птицы пели по-особенному, предвещая теплый день. Охотник проснулся и, предварительно осмотревшись, спустился вниз. Закраина у берега зияла угрожающе широко, но Охотник решил все равно идти по льду. Передвигаться по нему было проще, чем по бугристому берегу, находясь в постоянной борьбе с валежником и вязким снегом. Перепрыгнул через одну проталину, через другую, постепенно выбрался на твердый участок и побрел дальше.
Вскоре Охотник приметил и своего вчерашнего спутника. Волк и не собирался скрываться, плелся тихонько позади, хоть и прихрамывал, держась на уважительном расстоянии от Охотника.
Лед даже на середине реки помягчал и покрылся лужами. Стрежень уже пробивался кое-где, постепенно соединяя воедино цепочку светло-голубых впадин на середине реки.
