Дора, Дора, памидора… - страница 2

А мне английский не дается ни с репетиторами, даже если ложусь с ними в постель, ни без. Может быть, из-за слишком большого клитора, удивившего когда-то Дарвин. Хотя один из них – отпрыск респектабельной белогвардейской семьи-репатриантов из Шанхая обучил меня ненормативной английской лексике, которая намертво впечаталась в мой мозг… Через месяц или два, как я поступила на службу в институт простой лаборанткой, хотя закончила биофак университета в северной столице, Дарвин увидела меня в душевой теннисных кортов. Подошла, оглядела, будто бигля перед экспериментом, и вежливо сказала:

– Никифорова! – Она всегда звала меня по фамилии. – У тебя слишком большой клитор для женщины. – Будто клиторы бывают у мужчин. – Буду звать тебя Никифорофф. – Эта сука реваншировалась за проигрыш в двух сетах. Мне стало стыдно. Я впервые удрученно глядела на свой клитор и всматривалась в передок Дарвин под узкой полоской мокрых штанишек, сравнивая размеры. Слово «гермафродит» тогда не возникло во мне, но позже оно появилось и временами звучало пугающим набатом, отличая от других, хоть поводов не было совсем. Только появилась дурная привычка украдкой разглядывать гениталии других женщин.

После разговора в душевой у меня возник болезненный комплекс «большого клитора», на который не знала, как реагировать. Знаю лишь, что теперь он соседствует с «комплексом Электры», который поселился во мне еще в детском доме, как у Дарвин, бессознательно завышая мнение о себе…

А тогда на корте грубо ответить Дарвин не смогла. И не потому, что трусила. Просто я прощала ей все, даже больше. И любила ее, как может любить только собака, преданно и верно, хотя нечто, совсем не собачье, мешало полному счастью… Это Дарвин прислала в универ заявку на меня от Тихонова института, пусть и на должность лаборантки, чем немало рассмешила деканат. Я держала ее за божество и старалась подражать во всем, хоть люто ненавидела порой. Она заметила подражание и сказала однажды:

– Нельзя научиться от другого, как жить. Только прожив собственную жизнь можно научиться чему-то. Или рассчитываешь на эффект Золушки? Колись, Никифороф…

– Нам удалось структурировать воду, которая не замерзает и не образует кристаллов льда при охлаждении ниже нуля.

– Наслаждаясь эффектом, Дарвин поглядывает в зал, давая возможность разнервничавшейся публике поучаствовать в торжествах. Однако публика не спешит, и Дарвин продолжает утюжить ученых: – Научные факты являются социальными конструкциями. Отказавшись от криопротекторов, мы пошли другим путем, как говорил Ленин.

– Не думаю, что в молекулярной биологии следует руководствоваться заветами покойного вождя урюпинской революции, – подает голос модератор. – Lord forbid![3]

– Если бы следовали, жили в другой стране: благополучной, богатой и счастливой своими гражданами. А вода с перестроенной структурой… мы назвали ее «другой водой», обладает рядом уникальных свойств, – наседает Дарвин, – что позволяет использовать ее в качестве идеального криопротектора при длительном хранении органов перед трансплантацией. Ее можно будет использовать, как средство для создания банков органов. Для замораживания и хранения при температуре жидкого азота целостных организмов с неизлечимыми болезнями в надежде на успехи медицины будущего.

Она умело держит паузу, а потом снова начинает поливать:

– Сиюминутные лечебные эффекты такой воды при моделировании некоторых патологических состояний представлены на слайдах. Данные взяты не с потолка моего кабинета. – Публика в зале, конечно, знает, что с потолка. – Однако они меркнут в сравнении с потенциалом другой воды, – продолжает Дарвин, – которую можно будет использовать в качестве идеального энергетического материала и носителя информации.