– И всё же я не высокого мнения о ней. В ней нет логики, её поступки не последовательны, её цели непонятны. Это просто глупый капризный ребёнок, она увлекается, а потом бросает надоевшую игрушку. И все окружающие потворствуют ей в этом.
– Значит, и я потворствую?
– Да, если на то пошло, то да, – напряжение молодого человека дошло до предела, он гордо вскинул голову, будто бы готовый критиковать весь мир.
– Я нахожу, что Вы в последнее время стали слишком угрюмы, господин Солано. Так не годится. Я не понимаю, откуда в Вас столько предубеждения против всех этих достойных молодых людей. Я давно знаю Вас, и знаю лучшие Ваши стороны. Так почему Вы чуждаетесь всех, почему бы Вам не подружиться с ними? Все они очень приятны и доброжелательны, а госпожа Фейрфак, которую Вы так беспощадно критиковали, сама доброта и милосердие, и, кстати, очень хорошо отзывалась о Вас. Я не понимаю всей этой Вашей отречённости от жизни, уже ли Вашему сердцу чужды узы дружбы или любви?
В непроницаемом лице молодого человека можно было уловить мгновенное смятение. Одна секунда и оно стало столь же холодным. Точно процеживая каждое слово, он с явным нажимом произнёс:
– Я никогда не смогу стать их другом, а до глупой влюблённости мне нет никакого дела.
– Значит так?
– Да, так.
– Ладно, оставим этот вопрос. Но теперь же, хоть на миг отбросьте Вашу предубеждённость и откровенно выскажите своё мнение об Институте Невероятных Чудес, что Вы об этом думаете?
– Проект прекрасен, и я согласен с назначениями всех его руководителей, кроме одного. Я категорически против назначения господина Фискала Фейрфак на пост директора. У этого человека нет чувства ответственности, он легкомыслен, ветрен, горд, заносчив, самолюбив, он максималист и всё время стремится прыгнуть выше головы. По-моему это место должен занимать более рассудительный и опытный человек, а не пылкий юнец с испорченным характером.
– Вы несправедливы к нему.
– Да несправедлив, потому что, – голос Патрика дрогнул, казалось, юношу в этот момент облили холодной водой, нездоровая краска бросилась ему в лицо, – потому что, я ненавижу его!
Произнеся это, молодой человек сник, опустив голову. В его преобразившемся лице проскользнуло уже не скрываемое сильное, жгучее страдание. И странно, именно в этот момент в нём появилось что-то незнакомое, лишённое этой обычной суровости и замкнутости. Это была накипевшая боль, но именно она дела его прекрасным. Возможно ли, чтобы боль и страдание были прекрасными? Нет, ведь это противоречит закону жизни. Но теперь, он обнажил душу, он стал естественным, и должно быть оттого, его благородное горе казалось чистым и красивым. Но всё это не переставало быть бедой, не исчезала смертельная бледность, и не переставало быть ненавистью. И всё-таки?!
« Я не случайно подумал про Фискала и Милидию, когда она совершила то, что совершила, она, должно быть, была именно такой. Точно как мраморная безжизненная статуя, одна, светла, чиста. Звезда с её холодным чарующим светом, вот кто она, далёкая прекрасная звезда. А Фискал, каково ему было слышать из уст возлюбленной: «Забудьте мены!», каково ему было узнать, что она уже не привязана к жизни. Но всё ведь прошло, и совершилось чудо, которое не сотворил бы ни один волшебник. И они правы, не надо его объяснять, не надо искать его причину, они заслужили счастье. Но право, какая перемена. Теперь ещё и Патрик…»
