– Сразу можно в тональность попасть?
– Так чего ж – не взяли тебя тогда?
Всезнающая девушка отвечала-отвечала, но на вопросе о том, что взяли её или нет, замолчала. Вздохнула – и принялась рассказывать о несправедливости и интригах, которые устроили ей, – ведь она мно-о-гих, о-очень многих на этом проекте знает. Там и во втором сопрано интриговали, и теноры, и даже из непоющей хореографической команды нашлись недоброжелатели, которые помогли закрыть ей дорогу к светлому искусству.
Агриппина постаралась абстрагироваться, чтобы не заполнять голову глупой, давно и хорошо известной чепухой, которую несёт каждая болтливая неудачница.
Вставила в одно ухо наушник (другое обязательно должно быть на макушке! Чтобы ничего не пропустить из происходящего!), нашла в своём девайсе файл с записью номеров, где участвует группа хора первого сопрано, и принялась в очередной раз прогонять партии вместе с ним. Беззвучно шевеля губами – как недавно папа в телевизоре (его голос тоже был тогда блокирован этими же самыми наушниками).
Воспоминание о папе и вслед за ним подоспевшее воспоминание о маме, о тех дурацких проблемах, анкетах и прочей дуристике неприятно хлопнули девочке по кумполу.
А вслед за ними вспомнилась и главная жуть этого дня – понимание неизбежности в виде фамильной фигурной груши. И новое открытие себя. Здравствуй, дерево, здравствуй, груша…
Здравствуй, получается, и звёздная карьера в шоу-бизнесе… В смысле – здравствуй и прощай, так и не начавшись.
Агриппина принялась придирчиво разглядывать фигуры певиц. Пусть танцовщицы спокойно продолжают курить бамбук, а вот каковы же конкурентки?
Вот стоит натуральная каланча, вот булочка – румяная и сдобная, да ещё и с таким пронзительным сладким голосочком, только поросёночка в кукольном театре озвучивать! А верещит – не заткнёшь… Вот очень даже симпатичная – и лицом хороша, и фигурой стройна. И вот, и вот ещё какая – точно княгинюшка, ланитами румяна, бровьми союзна (как сказал бы приколист-папочка), лепота, лепота!
Глумиться, поддерживая в себе конкурентный позитив, Граня могла бы долго – но зачем? Да, красивых девчонок здесь и правда оказалось много. Если каждую обсмеять, меньше их всё равно не станет. Надеяться на то, что все красивые плохо поют? Допустим, по невероятной случайности так и произойдёт. Что это даст? А то, что будут выбирать певиц из некрасивых. И тогда окажется, что из всех некрасивых – она, да, точно, она, Агриппина Градова, будет тут САМОЙ КРАСИВОЙ! Самой сценичной, самой пластичной. Не говоря уже о том, что лучше всех поющей. Надо в себя верить. И точка.
Граня дома уже много раз репетировала. И пела, аккомпанируя себе на пианино по нотам распечатки скачанного из Интернета клавира. И, глядя в телевизор, где шла запись спектакля, пыталась разучить все несложные движения хоровой группы с самыми высокими голосами. У неё получалось, получалось, реально! И сейчас получится.
Получится.
Граня вставила второй наушник, полностью погрузившись в давно знакомую феерию…
Однако это не помешало ей заметить, что двери в зал открылись и выскочивший из-за них дяденька в пушистом свитере приглашает следующую претендентку.
Нет, двух следующих певиц! Причём, как услышала Граня, в зал он позвал не тех девушек, которые занимали очередь и должны согласно этой очереди сюда идти, а тех, на которых мужчина показал.
И пусть это оказалась не Граня, её воодушевление усилилось. Он выбрал одну высокую взрослую девицу – ей явно лет двадцать пять было, не меньше, и одну тоже высокую, но явно малолетку. Года на два максимум Агриппины постарше.
