У меня тогда сильно обгорела половина спина и правая рука, местами обнажились кости. Я сильно испугался, поэтому совсем не чувствовал боли и все время молчал. Лечили меня единственным доступным тогда средством – смазывали ожоги кипяченым постным маслом, которое эвакуированные женщины, сердобольные соседки по несчастью, доставали у местных жителей.
Это лечение продолжалось всю зиму и часть весны. Итог оказался успешным – все зажило, остались только шрамы, немного заметные даже сейчас, спустя более 70 лет.
Рядом с деревней в это время начали возводить спиртзавод, и на эту срочную работу привлекли всех эвакуированных. Именно для этой стройки сплавляли лес, рыли траншеи, забивали сваи с помощью примитивного копра и ворота. Работа шла весь световой день, от зари до зари.
Хорошо помню, как поздней осенью десяток женщин в сапогах, телогрейках и платках ходили по кругу, вращая за рычаги лежащий горизонтально барабан вóрота, на который накручивался канат, и через систему блоков поднимал на вышку тяжелую чугунную «чушку». Женщина, стоящая на верхней площадке вышки, взмахивала флажком и кричала «За Родину, за Сталина!». Чушка падала на сваю, забивая ее в землю на очередные сантиметры.
Вскоре стройку и все население поселка настигла неожиданная беда. Удмуртия – край скотоводов, и там издавна была распространена страшная болезнь, трахома. Она поражает глаза, отчего они воспаляются, начинают гноиться, возникает нестерпимое жжение и боль, так, что невозможно смотреть на свет. Болезнь эта очень заразная. Рассказывали, что в Удмуртии в прежнее время были целые села слепых людей. У большинства аборигенов давно выработался иммунитет к трахоме, но мы, жившие в домах местных жителей, почти сразу подхватили эту заразу.
Это выглядело так: начинает светать, и глаза невыносимо горят, веки слипаются от гноя, чешутся. Все люди – и дети, и взрослые, стонали и плакали, терли глаза, не имея возможности видеть вокруг себя, и, конечно, не могли работать. В результате остановилась вся стройка.
Но спиртзавод был объектом стратегическим, и останавливать такую стройку было нельзя. И вот прилетает санитарный самолет (У-2) с бригадой медиков, два врача и сестра обходят дом за домом, насильно разжимая людям глаза и закапывая в них едкий раствор. Как нам потом рассказали, это был английский пенициллин, только что присланный в Россию, и чудо-лекарство как по волшебству остановило эпидемию1. Через неделю боль и зуд прошли, мы снова стали все видеть, старший брат пошел в школу, а стройка возобновилась и вскоре была завершена.
Было и еще одно мероприятие, весьма памятное всем, кто жил в начале войны в эвакуации – это санпропускник, по-другому – вошебойка. Процедура эта включала посещение бани, во время которого вся наша одежда пропаривалась в дезинфекционных камерах и возвращалась нам высушенной и слегка уменьшившейся в размерах. Мы проходили эту процедуру несколько раз за время эвакуации, благодаря чему масса эвакуированных спаслась от эпидемий тифа.
Уже ближе к концу нашего пребывания в Удмуртии меня постигла новая беда: по всему телу возникли весьма болезненные чирьи, крупные, выпуклые, с какими-то белыми гнойными головками. Одна решительная женщина из числа эвакуированных быстро вылечила меня от них – она смело выдавила их, остатки чирьев щедро прижгла йодом и перевязала бинтом с какой-то сваренной ею вонючей мазью. Постепенно все чирьи прошли, а следы от них, похожие на пулевые ранения, остались на всю жизнь.
