Остаток дня Честер провёл за ручкой и блокнотом. Написанный накануне текст уже не казался ему таким гениальным. Некоторые места определённо требовали исправлений. Честер искал новые рифмы, менял местами строки, но никак не мог остаться довольным результатом. Может быть, стоило оставить всё как есть?..
– Надо было что ли книжку купить, – вздохнул Честер, рассеянно тыкая ручкой рядом с очередным неудачным вариантом слов.
– Извини? – высокий звонкий голос был ему ответом, и Честер вздрогнул от неожиданности. Он не заметил, в какой момент в гримёрку заглянула Бекки.
– Привет! – Честер подскочил с дивана и едва подавил желание сложиться пополам от рези в боку. Забавно, за установкой он не чувствовал её, но в «повседневной» жизни стоило хотя бы слишком глубоко вдохнуть – и его глаза едва не слезились от боли.
– Привет, – Бекки улыбнулась и шагнула в комнату, убедившись, что ей тут были рады. – Что ты сказал насчёт книги?
– Да это я так, сам с собой тут. Не обращай внимания, – отмахнулся Честер.
– Ух ты, это ты нарисовал?
Честер проследил за взглядом Бекки и с ужасом осознал, что она смотрела на набросок её собственного профиля. Когда Честер услышал чужой голос, он инстинктивно захлопнул блокнот, чтобы никто не увидел, чем он занимался. Не потому, что боялся, что кто-то может посягнуть на плоды его творчества, а потому что стеснялся их кому-то показать. Но, видимо, второпях он не заметил, что блокнот остался лежать раскрытым на первой странице с каракулями и рисунками.
– Нарисовал – это громко сказано. Так, ручку расписывал, – смущённо сказал Честер.
– А мне нравится, – Бекки или не замечала сходства с собой или делала вид, что его не замечает.
– Спасибо, – улыбнулся Честер.
Он не сводил с Бекки взгляда, цепляясь за большие почти чёрные глаза, за слегка вздёрнутый носик, за выступающие вперёд зубки. И короткую ровную чёлку. Чем больше он на неё смотрел, тем нелепее казалась каждая отдельная деталь её внешности и тем сильнее она нравилась ему в целом.
– Что? – Бекки смутилась от его пристального взгляда. Она могла бы сравнить его с вниманием врача, изучающего пациента. Если бы не улыбка, рассеянная и мечтательная, которая играла на губах Честера.
– Ничего. Просто запоминаю. Хочу попробовать тебя нарисовать.
– Так ты не только барабанщик, но ещё и художник?
– Нет, – рассмеялся Честер. – Просто… это единственный предмет, с которого я никогда не убегал в школе.
– Да вы проказник, ваша светлость!
Честер вздрогнул от такого обращения и настороженно посмотрел на Бекки. Но ничего в ней не выдавало того, что она могла разузнать информацию о его прошлом и происхождении и теперь тонко намекала на это Честеру.
– Не буду этого отрицать! – усмехнулся он в ответ, расслабившись.
– А во время осмотра и перевязки вы тоже будете себя плохо вести? – Бекки не подразумевала своим вопросом ничего пошлого, и Честер знал это. При всём желании услышать непристойный намёк в её словах он не мог этого сделать: слишком естественно и невинно звучал её голос. И всё же воспоминания о её прикосновениях и особенно о тех, что она дарила ему не наяву, а во сне, заставили его судорожно сглотнуть.
