Дорога пряности - страница 8

– Прочь, – шипит джинн сквозь вой ветра.

– Беги, – говорю я Амире.

А она впивается ногтями в мою ладонь, продолжая глазеть на джинна снизу вверх. Невозможно сказать, сколько их. Они все мерцают, двоятся, рассеиваются и вновь сплетаются. Постоянен лишь тот, что по центру и плывет к нам. Я разжимаю пальцы Амиры и толкаю ее в сторону.

– Беги, сейчас же.

Она моргает несколько раз и спешит спрятаться за ближайшим выступом скалы.

– Вам здесь не место, – продолжает джинн.

Я достаю кинжал из ножен, пристегнутых к бедру, с помощью которого могу направлять силу. Гладкая рукоять, булатная сталь, драгоценная семейная реликвия, которую подарила мне тетушка, когда я примкнула к Щитам и была посвящена в Орден чародеев. А еще – идеальное оружие против джиннов, больше всего страшащихся именно стали. Обнажая клинок, я взываю к волшебству мисры. Выпив утром полную чашку, я чувствую, как оно с готовностью разливается по венам. Кинжал озаряется бело-голубым, вытягивается длинным мечом. Я направляю его на джинна:

– Уходи или прими гибель от моих рук.

Злобный смех тварей прокатывается по моей спине, вызывая мурашки.

– Это мы еще посмотрим, – произносит главный джинн.

Он вскидывает сотканную из дыма руку, и она обращается твердым копьем, таким острым, что ему достаточно едва скользнуть по горлу – и я расстанусь с жизнью. Уклоняюсь влево, копье пронзает плащ и рвет его в клочья. Джинн отдергивает орудие, пристально меня рассматривая. Время замедляет бег. Ждет, почти затаив дыхание, в удлиняющейся тени неизвестности. А затем выдыхает.

Джинны обрушиваются на меня потоком дыма. Один замахивается копьем, целя в грудь. Пригибаюсь, и оно рассекает воздух у меня над головой. Вспрыгиваю, вонзаю меч в тело джинна, и струйки дыма разлетаются в стороны, как испуганные рыбешки. Крик джинна отдается в голове, и та пульсирует болью, будто вот-вот расколется от давления. Вдалеке стонет Амира.

На меня бросается еще один, широко поднимая что-то вроде клешни. Уклоняюсь от удара, замахиваюсь от плеча и отсекаю джинну голову. Из обрубка шеи брызжет чернильно-черная кровь, и существо рассыпается в прах. Из дыма выступает все больше и больше джиннов, сплошь насмешливые взгляды и раскатистый хохот. Я прожигаю их насквозь, а они все наступают, эти хищные вредители, кишащие во тьме вокруг факела. Клинок – продолжение меня, я владею им, как собственными конечностями. Он становится древковым орудием, когда мне нужно ударить по кругу, обращается кинжалом, когда враг рядом. Он пронзает, как копье, и рубит, как меч, джинны валятся пеплом к моим ногам. Используя силу, я чувствую себя цельной, совершенной, будто в остальное время состою из разрозненных осколков и волшебство – единственное, что способно их склеить. Мисра течет во мне, волшебство вспыхивает ярче, когда лезвие меняется, и затихает, постепенно расходуясь. Я изливаю в битве ярость; вот все, что я делаю с тех пор, как сгинул Афир. Ожесточаю сердце, пока во мне не останется больше стали, чем плоти. С боем прорываюсь прочь от ужасных, непреодолимых чувств, от злого страха, что старший брат бросил меня по причинам, которые я, по его мнению, знать не достойна.

Джинн кричит. Горы содрогаются стоном, каменные стены продирает множеством трещин. Из моего носа сочится теплая кровь, стекает из ушей. Я сражаю джинна, рассеивая дым перед глазами. Поворачиваюсь, готовая встретить следующего, но остается лишь главарь, и он бьет меня по руке. Ее обжигает жестокой болью, пальцы сводит судорога, и я роняю меч. Джинн вытягивает уродливую конечность и пинает клинок в сторону.