Дорога радости и слез - страница 2

Папа продолжил изрекать мрачные пророчества о наводнении, но несмотря на это мама оставалась спокойной, будто ее супруг рассуждал о том, в какой цвет выкрасить спальню. Мама задумала это уже достаточно давно, поскольку ей надоело, что стены залеплены обложками журналов и титульными листами газет. Мама задумчиво провела рукой по грубой поверхности столешницы, раздумывая над словами папы. Возможно, ей удавалось сохранять хладнокровие, потому что ей уже довелось пережить наводнение 1916 года, унесшее жизни восьмидесяти человек.

Папа подошел к тому самому окну, возле которого совсем недавно стояла я, а мама повернулась ко мне и сказала:

– Уоллис Энн, ступай и начинай готовить ужин. Пусть Лейси нарежет зелень.

– Слушаюсь, мэм, – ответила я и взяла листья горчицы в светло-желтой миске, с которыми возилась мама. Музыка в соседней комнате смолкла. Раздался скрип половиц. Ко мне подошла Лейси и потянулась мягкими нежными пальчиками к моим пальцам. Я подумала о том, как папа строил наш дом. Как шкурил бревна, как их обтесывал, как стучал топором, складывая сруб. Все в нашем доме, до самого последнего вбитого гвоздя, было делом его рук.

– Держи, – сказала я и всучила Лейси миску.

Она подошла к кухонному столу, присела и взялась за нож. Я тоже без дела не сидела. Сперва подбросила в печку дрова, потом нарезала свинину и поставила вариться кастрюлю бобов. Мама стала жарить мясо, а я взяла муки, чтоб приготовить еще булочек, уже привычно смешивая с ней жир. Я этих булочек столько за свои четырнадцать лет наготовила, что могу делать это хоть с завязанными глазами. Через час ужин был готов, и мы принялись за еду. Никто не стал обращать внимания, что за стол мы сели слишком рано, а мама все подкладывала и подкладывала в наши тарелки добавку.

– Все должны хорошенько поесть, – настойчиво повторяла она.

После ужина она водрузила на середину стола пирог, испеченный мне на день рождения. Сверху он был присыпан тертым шоколадом – редким для меня лакомством. В кои-то веки родители ненадолго сосредоточили свое внимание на мне. Пока они пели «С днем рожденья тебя», я внимательно разглядывала их лица. У папы оно было обветренным, потому что он постоянно работал на открытом воздухе, а его бороду уже успела тронуть седина. А вот мамино лицо было все таким же милым, юным и свежим. Когда песня подошла к концу, мама отрезала каждому из нас по большому куску пирога. Мы стали лакомиться им, запивая холодным молоком, которое нам налили из глиняного кувшина, заблаговременно принесенного из кладовки.

После того как трапеза подошла к концу, мама сняла фартук, отгладила руками платье и произнесла:

– Ну что ж. Нам лучше всем лечь поспать.

А папа добавил, обратившись ко мне:

– Уоллис Энн, поставь рядом с кроватью ботинки. А еще собери для себя и Лейси запасную одежду.

Вообще-то мы начинали носить обувь, только когда наступали холода, и поручение папы куда красноречивее долгих разговоров дало мне понять, что у него на уме. Я не стала задавать вопросов. Мы с Лейси полезли на чердак, где находилась наша спальня. Добравшись дотуда, я поставила наши ботинки рядом с кроватью и сунула в них по паре носков. Потом сняла с крючков платья – одно себе и одно сестре – и так же аккуратно их сложила. Взяв с прикроватного столика бечевку, я туго стянула нашу одежду в узел. Несмотря на то что нам никто ничего не объяснял, я понимала, что надвигается что-то неожиданное.