Поднявшись до конца проспекта, сразу за пушистыми голубыми елями, Сурен поворачивает налево на улицу Старикова. Она длинная, но освещена всего двумя фонарями, которые делят ее на три приблизительно равных темных отрезка. Ночью этого света мало, поэтому местные жители ориентируются тут по памяти и лунному свету.
Сама по себе Старикова не примечательна, хотя замашки у нее чиновничьи – здесь и здание администрации района, и почтовое отделение, и банк, и Пенсионный фонд. Чуть дальше – микрорайон из пяти пятиэтажек с неофициальным названием «Новые дома». Потом – гаражи и сараи. А там и конец поселка.
Сурен проезжает через всю улицу и сворачивает к гаражам. Свет фар следует за движением руля и ныряет в черный прогал в одноэтажной стене, освещая внутренности кирпичного комплекса. Там пусто, как в кишечнике: длинный проезд убегает в темноту, на сколько хватает ближнего света. В стене с левой стороны дюжина ворот. С правой стороны несколько ниш – гаражных рядов. Он заруливает в первый ряд и накатом, придерживаясь колеи, движется в самый низ.
Зимней ночью, когда снег отражает лунный свет, пусть это снег грязный и рваный, истоптанный и изъезженный, гаражи выглядят не так мрачно, как в любое другое время года, например, как сейчас. Атмосфера здесь соответствует тому, что это окраина поселка, что ночного освещения здесь не бывает, что это гаражи, такие же как и в любом другом городе России, влекущие лунным светом простого мужика напиться здесь и в радости, и в горе, одному и со товарищи.
Останавливается в паре метров от своих ворот, ослепив их замкнутое молчание. Не выключая двигателя, выходит из машины. Оглядывается, прислушивается. В воздухе разлит многоголосый собачий вой со стороны сараев. Серая туманная завеса поднялась выше в небо, и теперь сквозь нее просвечивает белое пятно холодной луны.
Гнутой тенью Сурен наползает на ворота. Длинный сувальдный ключ с металлическим мурчанием проникает в замочную скважину и хлестко и звонко поворачивается в ее лоне вправо. Толчок – и встроенная в ворота калитка уходит в пустоту. Сурен шагает внутрь.
По причине ли несовершенства памяти или игры воображения, но сейчас, как и некоторое количество лет подряд, открывая в ночи гараж, перешагивая через железный порожек и утопая в черной пустоте, Сурен вспоминает разговор, который то ли был, то ли не был при аналогичных обстоятельствах. Тогда кто-то сказал, что нет ничего страшнее, чем ступить в темный гараж, в котором оказались злоумышленники. На что кто-то другой парировал, что нет ничего обиднее, чем зайти в темный гараж и пустить их за собой. Кто эти собеседники и был ли он одним из них, Сурен сказать сейчас не мог, хотя пару лет назад, пересказывая в компании суть этого диалога, он безуспешно попытался вспомнить обстоятельства разговора. Сейчас же, перенося вес тела с левой ноги, еще остающейся вне гаража, на правую, шагнувшую внутрь, он опять вспоминает эту повисшую в воздухе полемику. Но интерес к ней гаснет так же неожиданно, как и возникает.
Левой рукой, на уровне груди, Сурен берется за холодный край ворот, правой – за рычажок верхней задвижки. Всем телом делает рывок на себя и резким движением извлекает задвижку из тугого паза. Повторяет действие с нижней задвижкой, и только она высвобождается из тесного заточения, как ворота ухают и распускают живот, и прежде узкий световой ручей, струящийся в гараж через калитку, прорывается через основные ворота и обильно заполняет пространство до потолка.
