Ник
– Кустик выпил и подрос. Ну, и где же мой кусок?
Это ты его унёс?
Но безумия поток вдруг иссяк, на радость магу.
И оглядываясь робко Ник спросил у короля:
– Так тесна эта коморка, что не сделать тут и шагу.
А зачем в кладовке я?
Но тут же сросся его рот и исчез сиянья свет.
И слыша как она идёт, вперемежку вместе с лаем,
Бред промолвил ей король Ника голосом: – Привет!
Я весёлая фасоль здесь на солнышке вишу.
Заходи, позагораем.
ведьма
– А ведь я открыла б дурня… Нет, немного погожу.
Далеко ж до полнолунья. Пусть висит стрючок болтливый,
Ненавистный, опостылый!
И ушла, бренча ключами. А Ник, испуганный речами,
На владыку вновь воззрился. И спросил в недоуменье,
Когда рот его открылся: – Ты, как-будто, не здоров?
король
– Ты, Ник, баловень везенья, плод же Малии суров.
Его ядом ты был ранен. То всего лишь тень безумья.
Но, мой друг, он так коварен пробудившись в полнолунье.
Если б Дина в гонг не била, ты б ушёл из жизни вдруг.
Ник
– Как приятно, что без мук зло убить меня решило.
Но что бабе сделал я? За что пса ей убивать?
король
– Каюсь, Ник, вина моя. Ведь хочет даром обладать,
Какой я тебе и дал. Но предел настал терпенья!
Накажу без сожаленья! Каплей ты последней стал.
Хочет перстень? Пусть берёт!
Ник
– Нет! А как же мой Василий? С ним он счастье обретёт.
Но орудием насилий для колдуньи станет он.
король
– Ты отдашь старухе перстень! Пусть оденет его «плесень»!
Моё слово – есть закон! Но успей сказать заклятье,
Ведьме дар мой отдавая. «Не навеки снято платье,
Но отныне шерсть седая в лесу скроет наготу.»
Ты запомнил байку ту?
Ник
– Да, запомнил! Чего проще? Что без платья будет бегать
Шерсть седая, греясь в роще.
король
– А как я могу шутить, дав клыки мои отведать!
Коль с повадками термита в нерве ты решил пожить.
Всё спешишь вперёд событий? Умным будь, хотя б для вида,
В ожидании открытий.
Ник
– Да жаль мне перстень отдавать преступнице, тем паче!
А нельзя ли наказать как-нибудь её иначе?
король
– Нет нельзя! Ведь там она, в чашах рыская лесных,
Осознать сама должна. Почему за вред расплата
Тварь оставила в живых. Мстить не стал бы ведьме я.
Но коль смерти она рада для людей и для зверья?
То пусть и ходит она в шкуре. Пусть глад обтянет ей скелет,
В облаве будет пусть и в буре, таща зубастенький браслет.
Там ощутит она мытарство. Раз в стаю серое зверьё
Не примет подлое коварство.
Ник
– О, мой король… как ты жесток… Ведь там же ужас ждёт её!
король
– Добрый я и для гадюк. Вот поэтому на срок
Шлю я оборотню мук. Но как нрав изменит свой?
Да раскаявшись признает тяжесть собственной вины?
То силу магия теряет, чтоб вернулся вид былой.
Но о прошлом, непременно, ей напомнят её сны,
Совесть мучая безмерно.
Однако ж, нервы не из стали. И ведьма с ложа подскочила,
Вид имея озверелый. И к чулану поспешила,
Где двое заговор рождали. Но не скрыться ей от глаз,
Неотступно ж крался Серый. Свидетель тягостной беседы
Для «сироты» в прощальный час. Вот так герой, предвидя беды,
Как наводнения поток, решил щитом для мира стать.
(Не мог же котик того знать, кого, скрывает закуток.)
А Ник, круша всё в кладовой, издавал то рык, то стон.
Так спектакль озорной для старухи начал он.
И сквозь грохот закричал: – Перепачкан я весь солью!
Кто вселил меня в неволю!? – и в дверь ногою постучал.
ведьма
– Не шуми! Иду уж я. Что, негодный, позабыл
Как жестоко ты избил палкой бедную меня?
И пришлось в чулан закрыть, потому как ты опасен.
А коль надо подлечить, раз ты в бешенстве ужасен,
