Но маркизом Кардифом он стал к концу войны, когда большая часть Сильверстоунов уже покоилась с миром. До войны он подписывался как баронет Шели-Шедвард. Значит, он либо присвоил себе личные вещи погибшего дядюшки Фердинанда, едва успевшего вступить в права владения Кардифскими землями, либо отправился в Т-замок перед самым исчезновением. А вдруг он где-то там?..
За её спиной прошелестело нечто на грани слышимости. Бриана уже была готова к чудесному появлению родителя возле дверей, но это был полуголый Алекс, и он посмел выхватить письмо из её рук в те мгновения, в которые она предавалась глупым мечтам.
– Что это? Чем это ты здесь занята?
– Лучше отдай! – занервничала она. – Ты опять всё не так поймёшь!..
– Ну нет, что тут непонятного! – воскликнул Алекс, пробегая глазами по строчкам. – Тебя бросил какой-то психопат-неврастеник. Поскольку твой бывший муж таким быть просто не мог, а почерк единственного значительно безумного в этом городе я знаю, то, полагаю, это кто-то другой? Но разве ты была замужем ещё раз?
– Психопат-неврастеник? – словно оглушённая переспросила крылатая.
– Ну конечно! Идём, я кое-что покажу, – Алекс подвёл её к бюро и быстро написал несколько слов в три строчки. Затем положил рядом бумагу из Т-замка и попросил сравнить.
Она тысячу раз раньше видела почерк Алекса, и из них девятьсот девяносто раз смотрела на его тайнопись. Но на крылофитском он писал… потрясающе красиво. Крупные буквы читались идеально, и пусть к низу появлялась угловатость, но все завитки идеальных пропорций и гармонично округлы, наклон и нажим – всё настолько хорошо, насколько это возможно.
Письмо отца рядом с примером почерка Алекса больше выглядело издевательством, причём весьма изощрённым, над читающим: строчки пытались забегать одна на другую и в конце сползали вниз, излишний наклон иногда заставлял заваливаться буквы, а иной раз характер неожиданно исчезал и всё письмо даже слегка приглаживалось в противоположную сторону. Написанное при этом всё же напоминало обилие игл и бисера, с определённой долей вкуса разложенных по бумаге. Его почерк мог быть красивым, и раньше точно таким был – в нём чувство прекрасного никуда не исчезло, и следы его остались. Но Алекс был прав – выписывал всё это маркиз Кардиф либо с закрытыми от усталости глазами на пределе возможной скорости и из последних сил, либо в состоянии худшем, чем нервный срыв после эпизода пыток нефизического свойства. Об этом, правда, и намекало содержание письма. Стало быть, он ещё старался, подбирая слова, не показаться тем, кто готовится к самоубийству.
Но разве хладнокровный сердцеед мог испытать что-то настолько разрушительное? Разочарование, крушение надежд – мог, но чтобы они были связаны с безответной любовью? Нет!
– Кто он? – вдруг подался к письму Алекс, склонившись как можно ниже. – Этому парню нужна помощь Пэмфроя. Причём срочно.
– Письмо старое, не видишь?
– Тогда какого чёрта ты разглядываешь его теперь? И в такое время?.. Так. Ты расскажешь мне всё или я!.. О, нет, это же…
Внезапно Алекс начал хохотать. Громко, оскорбительно, злорадно, с наслаждением – он только что понял, что жена не ностальгирует по прошлым отношениям с каким-нибудь мужчиной, а грустит по пропавшему папочке.
– Так это твой отец!.. – услышала Бриана.
– Ему было паршиво… – медленно проговорила она, протягивая руку к бумаге. – По-настоящему паршиво. Не до шуток.
