Я не смогу подняться еще две недели точно, но это сейчас неважно.
Андреас находит меня здесь, Андреас выглядит обеспокоенным двенадцать секунд ровно, а после его лицо станет непроницаемым. Как всегда. Не выражающим ровным счетом ничего.
Андреас поднимет меня на руки. Андреас отнесет меня домой.
Андреас будет говорить что-то успокаивающее в ухо, но запомню я только одно, – Теперь-то ты понимаешь, что мы пропадем друг без друга?
Я киваю судорожно. Я понимаю.
***
Это не то, как живут нормальные люди. Это не жизнь. Это не то, как нормальные люди чувствуют.
Не возвращай меня к жизни. Я не хочу, чтобы ты возвращал меня к такой жизни. Я не хочу. Я просто не хочу. Не нужно. Отпусти.
Ты не принадлежишь этому месту.
Ты здесь чужая.
Ты потерялась по дороге.
И ты не можешь, не знаешь, как вернуться назад.
Бедная дурочка.
И потому я засыпаю, шепча себе под нос: одна я чувствую себя в безопасности, одна я в безопасности, одна, одна, одна.
Много позже я узнаю, что в день, когда я убежала от Андреаса, замечательно серый, невозмутимый день, один юноша, одаренный от природы даром к эмпатии, принял решение. Он слышал чужие чувства, мог их даже направить, и никак не мог перестать, никак не мог их заблокировать. Никак не мог перестать чувствовать. Так вот, этот юноша, его звали Илай, и в момент, когда я потеряла контроль над собой, он, крепко привязанный ко мне эмпатической связью, вещи, которые мы друг с другом делали, в самом деле, были удивительны, оказался затянут в тот же водоворот безумия. Так наша история стала историей путешествия ко дну бездны.
Я думала, что умирала я одна. Оказалось, что умирали мы вместе.
В тот замечательно серый день, когда я спешила навстречу смерти – я спешила навстречу чужой смерти. Я спешила навстречу к нему.
В тот замечательно серый день он также встал с постели, он приготовил завтрак, выполнил свою работу, а после этого набросил веревку себе на шею.
Так жить было невозможно. Мы не жили. Никто из нас не жил, и, если утверждал обратное – это было подлым обманом.
Его нашли. Я бы не успела все равно, его нашли. Меня нашли тоже.
Мы были там, он и я, мы были там, мы почти друг друга коснулись.
Вся ирония заключалась исключительно в том, что нас там не было. Они говорили о нас, они видели нас, называли его по имени, меня называли чужим.
Но это не мы. Нас там не было.
В Доме на краю света живет тишина, живет покой, простой, человеческий.
Зачем я приезжаю на самом деле?
Ищу утешения в знакомых объятьях Дома, как искала когда-то у Альбы, оба принимают меня, неизбежно, неминуемо. В любом состоянии, измученной, усталой, больной, счастливой до ослепительного сияния.
Голос Илая в моей голове произносит четко, почти с нежностью: Ты светишься, будто греешься изнутри.
А мне смешно, мне чертовски смешно, даже когда холодно, когда почти нечем дышать, его голос, о, его голос звучит все равно. В Доме на краю света, в моей голове.
Как можно пережить столько, пройти ад и вернуться, изодранными, исцарапанными, зализать друг другу раны и при этом однажды проснуться чужаками?
Я отворачиваюсь. Не хочу его слушать, слушаю собственное дыхание, считаю вдохи и выдохи до тех пор, пока единственный голос, который не остаётся в моей голове – мой собственный.
Я слушаю его.
Это чертов фарс, отказаться от собственного имени, собственной идентичности, я вспоминаю себя и вспоминаю себя-Фиону и этим двум девушкам никак найти общий язык, не то, чтобы нам хотелось.
