Все то, чем я дышала, было ей чуждо. Фиона забывала дышать вовсе. Ей никто не позволил.
Я не спрашивала разрешения. Сейчас я понимаю особенно четко: если бы кислорода на двоих не хватило, я бы хотела быть той, кто останется. Я и осталась.
(Все было иначе. Интересно, он помнит, как все было иначе? И если нет, то как он смел забыть? Илай и его-мой ограниченный запас кислорода.)
Я не знаю, на самом деле, до сих пор не знаю, в какой момент все завернулось по этой спирали. Мы просто нашли себя в этом неловком положении, Андреас с больной умирающей на руках, он не имел права говорить мне о любви и не имел права играть в любящего супруга. Игры заходят слишком далеко.
Я, наверное, всегда буду благодарна Андреасу. Всегда буду слышать звук его уходящих шагов. И всегда немного буду его бояться.
И я, я не ищу оправданий собственному безумию, это ледяная волна, она захлестнула меня с головой и едва не утопила. Я потом много рассказывала про ад, про то, что все разговоры будто в аду жарко – нелепая мистификация, в аду чертовски холодно, об этом знают все, кто хоть раз к нему прикоснулся.
Я не просто прикоснулась, я оттуда вернулась. Я не хочу винить ровным счетом никого в том, что со мной произошло, мы все были необратимо потеряны и никто, никто из нас не представлял, что с этим делать.
И Фионе, девушке, которая вернулась из ада, Фионе, которая была смертельно напугана, искала и ждала человека, который не придет. Фионе, Фионе, кроткой и ласковой, Фионе, в которой от меня, от Скарлетт, было чертовски мало, я тоже все прощаю.
***
Это был еще один тихий вечер, вскоре после того, как мы с Илаем снова находим друг друга на крыльце дома Андреаса, как иронично (слышен скрежет и звон бьющегося стекла и по глазам ударяет свет фар, и воздух выбивает из легких, машины, несущиеся в бешеной скоростью навстречу друг другу по одной стороне, решение вывернуть руль навстречу друг другу снова было несомненно обоюдным.)
Тогда мы живем в пригороде, в доме итальянской эмигрантки, ее зовут Нелла и у нее две чудесных дочки, это еще одна из многочисленных знакомых Ланы, Илай возвращается в мою жизнь так, как человек входит в воду с разбега, ледяные прикосновения воды жгут кожу, сделай так еще раз, делай со мной все, что угодно.
И мы мечемся по комнате, я мечусь, он смотрит на меня, я не могу наговориться: – Я поверить не могу, что он сделал это со мной, что он позволил мне поверить, что он сам в это верил, я чувствовала себя такой больной, такой больной, черт, любимый, я чувствовала себя.. Ты не представляешь. Все эти прикосновения, мне хочется отмыться, мне хочется выкинуть это из головы.
Илай ведет плечом, смотрит на меня задумчиво, – Знаешь, после расставания с тобой, я говорил, я жил с другим человеком, мне просто нужно было где-то вписаться, и, если честно, я был не в лучшем состоянии, и когда я сказал ему, что с тобой расстался, он ответил, что гордится мной. Я отказался от единственной правильной, нужной вещи в своей жизни, а он мной гордился. И после, когда все случилось, когда тебя сорвало и когда меня сорвало, он все время был рядом и все время говорил вещи, и эти вещи, – я вижу, как его передергивает и оказываюсь рядом тут же, протягиваю ему руку, – эти вещи серьезно путают твою голову. И все, что в ней. На выходе мне казалось, что ты была чудовищем, что ты меня использовала. Что тебе нужно было просто досадить матери и все светлое, все важное, что у нас с тобой было улетело в какое-то дикое неприглядное месиво. Когда я увидел тебя снова, тогда, помнишь?
