Волдо смотрел, как по большой дороге в сторону их села идет, понуро опустив голову, тощая кобыла, запряженная в телегу. На телеге с вожжами в руках стоял парень в драной кольчуге, которую он, скорее всего, стащил с валявшегося в канаве мертвеца. Подобным в Грошевых землях никого уже не удивить. Парня звали Лотаром. Копна рыжих волос вздымалась вверх всякий раз, когда колесо телеги наезжало на кочку. Сквозь стоящую столбом пыль появились четверо всадников, равнодушно взирающих с седел на ручей, задорно журчащий своими водами, на лес, до которого было полдня пути пешим шагом. Один из них – Сик, разглядывал древко копья и рисовал наконечником невидимые узоры впереди головы своего белого в яблоках скакуна. «В лесу живет олень, – подумал он. – Жили до войны, вдруг и сейчас вернулся в родные места?» Он предпочитал не смотреть на жителей села, в которое их отправил отец. Предпочитал не думать об этом. Его младший брат Лотар и старший Гуннар были рядом, но большой братской любви он к ним не питал, скорее чувствовал себя в безопасности, держась рядом с ними.
Гуннар с интересом наблюдал за Лотаром и не понимал, в кого тот вырос таким… «Мерзавцем», – подумал он, наконец подобрав подходящее слово.
Люди их отца – двое верзил, молчали. Они были для верности, но особой нужды сыновья Хладвига в охранниках не испытывали.
– Парни, – заговорил Сик, – айда охотиться, как сладим дела.
– Рано загадываешь, – равнодушно произнес, словно плюнул, Гуннар, – нам еще восемь сел и девять деревень объехать надо. А потом отец соберет больше людей и двинем по городам.
– В каком-то смысле мы уже на охоте, – сквозь смех отозвался с телеги Лотар. – Или я не прав?
– Мы восстанавливаем законность в этих землях, – перебил брата Гуннар. – Тебе следовало внимательнее слушать отца.
– Ты правда веришь в это? – боясь разозлить брата, спросил Сик. – Мы просто помогаем отцу стать… богаче.
– Наш отец – барон Грошевых земель, и тебе стоит заткнуться, брат, – Гуннар метал взглядом молнии и был готов сорваться на любого, кто оспаривал титул его родителя, хотя и знал, что его папашка не кто иной, как разбойник, заселившийся в дом местного барона, коего своими же руками и удавил. – Наш отец – хозяин этих земель!
– Как же, – насупился Сик. – Себе ты можешь не врать.
Старик Яцек схватил Волдо за шиворот.
– Нечего тебе на это смотреть, сопливый, – прорычал он и, волоча мальчугана по пыльной дороге, бормотал что-то на том языке, который не положено знать детям. «Грязные слова для грязных языков», – говорила об этом языке Иренка – бабушка Волдо.
Старик ногой толкнул дверь избы, в которой некогда жила большая семья, состоящая из достойного мужчины, доброй женщины, её старухи-матери и четверых детей. Война пришла и в этот дом.
Старуха Иренка глядела в окно и тревожно переминала свой залатанный, но опрятный фартук, и, когда дверь отворилась, она вздрогнула:
– Едут?
– Едут, старая, приглядывай за своим молокососом.
Дед ослабил хватку, и Волдо тут же бросился к бабушке. Крепко обнял её.
– Спасибо тебе, Аццо, – она пригладила копну русых волос внука и тревожно взглянула в окно. – Теперь и бароновы сыновья приехали…
– Сукины дети, – ответил старик и, оглядевшись, вспомнил, какой видел эту избу до прихода в Крестовские земли Трефов. Зажиточная была семья, большая. Теперь пустая хата да бабка с сопливым мальчишкой. – Здесь забирать уже нечего…
