За обедом они почти не разговаривали, погруженные каждая в свои невеселые мысли, а после еды уселись у открытых французских окон. Мать положила на колени перевернутый поднос с бумагой, ручками и бутылочкой чернил на нем: она обещала написать несколько писем от одной из своих благотворительных организаций. Фрэнсис штопала чулки под мерный скрип и постукивание писчего пера, но через пятнадцать минут заметила, что звуки прекратились: мать задремала. Бросив чулок, Фрэнсис рванулась с кресла и еле успела поймать ручку, выпавшую из пальцев матери. Потом завернула колпачок на бутылочке и отставила ее подальше. Пока она стояла, вглядываясь в бледное, обвислое, беззащитное лицо матери, на глаза у нее снова навернулись слезы.
Ах, да что толку раскисать-то? Фрэнсис решительно смахнула слезы. Так, чем бы ей заняться сейчас? Штопка – дело хорошее, конечно, но лучше воспользоваться тем, что мать спит, и выполнить какую-нибудь грязную работу. Крыльцо давно пора подмести, вот что. Мать всегда страшно нервничала, когда Фрэнсис выходила со шваброй на крыльцо, где ее могли увидеть соседи, проходящие мимо по улице.
Но тут наверху заскрипели доски пола. Лилиана находилась в своей спальне. Она что, одевается, чтобы выйти из дома? Нет, не похоже. Такое впечатление, будто она стоит на месте, перенося тяжесть с одной ноги на другую. Чем же она там занимается?
Если Фрэнсис тихонько поднимется и узнает, никому хуже не будет, правда?
Дверь спальни была открыта настежь.
– Это ты, Фрэнсис? – крикнула Лилиана, едва Фрэнсис ступила на лестничную площадку.
– Да.
– Ты что там делаешь? Заходи ко мне.
Фрэнсис осторожно вошла. У нее до сих пор болезненно сжималось сердце при виде бывшей комнаты братьев, сейчас украшенной бесчисленными безделушками, кружавчиками и пестрыми гирляндами. Комод был столь тесно заставлен флаконами духов, кольдкремами и пудреницами с пуховками, что напоминал задник в Альгамбре[13]. На зеркале трюмо висела недавно постиранная пара розовых шелковых чулок. Лилиана стояла у кровати, задумчиво глядя на рисунки с фасонами платьев, разложенные на стеганом покрывале. Она делает эскизы, пояснила она, пробует разные идеи. Через пару недель сестра Нетта устраивает вечеринку – и она, Лилиана, решила сшить новое платье для такого случая.
Фрэнсис рассмотрела эскизы и с удивлением обнаружила, что они весьма хороши – во всяком случае, не хуже, чем эскизы Стиви.
– Да у тебя талант, Лилиана, – сказала она. – Ты настоящий художник. Твоя мать, теперь припоминаю, так про тебя и говорила. Она была совершенно права.
– О, – смутилась Лилиана, – в моей семье тебя назовут художником, даже если ты всего лишь поставишь часы не по центру каминной полки, а ближе к левому краю. – Однако спустя секунду она застенчиво добавила: – Хотя когда-то я и впрямь хотела стать художником. Часто ходила в картинные галереи, на выставки разные. Даже думала записаться на художественные курсы.
– Тебе следовало это сделать. Почему же ты не записалась?
– Ну… – Лилиана рассмеялась. – Вместо этого я вышла замуж!
Она взяла с кровати несколько рисунков и принялась критически разглядывать, держа их веером в вытянутой руке.
Наблюдая за ней, Фрэнсис сказала:
– Ты могла бы пойти на курсы сейчас.
Лицо Лилианы просветлело.
– Ага, могла бы. – Но голос ее звучал не очень уверенно. – Только мне кажется, у меня не хватает способностей. И я точно знаю, что скажет Лен! Мол, пустая трата времени и денег. У него сейчас одни деньги на уме. На вечеринку к Нетте он не собирается – пойдет на какую-то дурацкую пирушку с сослуживцами. Они с Чарли вместе пойдут. На этот свой мальчишник.
