Примкнувшие к мятежникам сметливые и загорелые селяне, обутые в деревянные башмаки, были не столь бесшабашны. Они рачительно помышляли о будущем. То есть норовили разжиться дармовым окороком, деньгами, хорошей обувкой, тюком сукна, крепкой повозкой и… потихоньку смыться восвояси, пока суд да дело.
Отчаянный отряд из пленников-вилуяктов успел захватить целыми несколько купеческих судов и налёг на вёсла: домой, на родину! Гори тут всё синим пламенем!
Уплыла самая организованная и храбрая часть мятежного войска, владеющая мечами, копьями и понятием воинского строя.
Ряды мятежников таяли, как случайный снег.
В медные ворота Мшистой крепости неустанно бил таран, наполняя город ужасным гулом. Столица горела, полыхал разграбленный дом купца Гроя, к утру узкие улочки Купеческого квартала оказались заваленными телами стариков в дорогих камзолах и детишек в бархатных штанишках: пьяное от дармового вина отребье, куражась обретённой с наскока вседозволенностью, убивало бегущие к гавани семьи богачей, их жён, родителей и отпрысков. Но разве поймёшь по лицу насмерть перепуганной женщины, чья она жена или рабыня? – распоясавшиеся мятежники казнили с жестокой выдумкою всех, кто мелькнул хорошими башмачками под подолом нарочито драных юбок: ишь, прикидывается «своей», тварь румяная!
Сильный ветер раздувал пожары и раскачивал холёные тела голых женщин, висящие на жердях, переброшенных из окон верхних этажей в дома напротив: любуйтесь свысока на своих обезглавленных «папулей» и «сынулей», чистенькие подстилки кровопийц и мучителей. Поделом вам! Оставим память о себе надолго!
Купец Грой прятал свою единственную дочь в тайном убежище, наспех прорытом из погреба в крохотный садик. И не спал, сжимая в руках потное топорище.
Лишь на третьи сутки кровавого безумия подошли к столице отряды лордов. Мятежники, потеряв к тому времени всякое понятие о дисциплине, не смогли собрать в заблёванных харчевнях и в разграбленных лабазах даже трети своих былых сил, но с пьяной удалью ринулись за городские ворота, в чистое поле, против выученной и закалённой в поединках кольчужной конницы. Всадников-лордов ведь так мало! Горсть какая-то! Они и едут одной-единственной шеренгой, у них за плечами никого! Навалиться вдесятером на каждого, стащить баграми с лошадей, и делов-то.
Бой оказался скоротечным, а разгром – полным.
Терпя сокрушительное поражение, трезвеющие остатки мятежников побежали топкими болотами к Тисовому лесу, к спасительной реке, где в давным-давно заброшенной речной гавани ещё оставались нетронутыми старые лодки – так закричали испуганные голоса, когда длинные пики закованных в броню всадников опрокинули пешие ряды мятежников, пробивая двоих, а то и троих сразу. Те хитрецы, кто стоял с баграми за широкими спинами храбрецов, чтобы пособить им в схватке с господами-мучителями, оказались вдруг над трупами, перед храпящими мордами боевых коней в стальных масках, а кольчужные всадники уже обнажили свои длинные мечи, необычайно ловко и быстро. Самые догадливые мятежники, кто из задних рядов, мигом сбросили дорогие башмаки с медными пряжками, чтобы привычнее работать босыми ногами и мчаться резвее, когда сзади под яростное «й-й-я-я-яхх!» и свист мечей несутся вопли предсмертного ужаса. Уже видны блики на воде! Вот она, спасительная гавань! Кольчужные всадники не полезут ведь в реку, за отходящими лодками? Их кони тоже в броне, а железо тяжёлое. Утонут.
