Досчитать до семи - страница 20

Сантьяго тихо всхлипнул, подняв на неё глаза, но в них было нечто, что заставило её замереть. В этих глазах не было обычного детского испуга, а была настоящая паника, будто он увидел что-то, чего не должен был видеть.

– Его глаза, – прошептал он едва слышно, будто даже говорить об этом было слишком страшно. – Они… чужие.

Мама замерла, её пальцы ослабли на плечах сына, а дыхание стало рваным. Отец шагнул ближе, его голос прозвучал твёрже, чем он, вероятно, чувствовал.

– Сантьяго, что ты имеешь в виду? Что ты видел?

Мальчик снова уткнулся в халат матери, прячась от обоих, как будто слова могли вызвать то, чего он боялся больше всего.

– Не заставляй его, – резко сказала мама, поднимая на отца взгляд, полный укоризны.

Отец глубоко вздохнул, прикрыв глаза рукой, будто пытаясь найти нужные слова. Наконец, он посмотрел на неё и тихо заговорил.

– Он чувствует то, о чём я боялся сказать тебе. – Его голос был глухим и безжизненным. – На футбольном поле, когда Хулио… когда это произошло…

Мама прижала Сантьяго к себе сильнее, но взгляда от мужа не отвела, будто эти слова были единственным, что имело значение.

– Он не просто кричал, что он "посланник Бога". Он сказал, что мир – иллюзия. Что нас всех держат в клетке, и что только он видит выход. Он говорил это… с таким видом, будто точно знает, о чём говорит.

Мама молчала, но её лицо стало бледным, а в глазах появился тот же страх, что был у Сантьяго.

– И ещё… – продолжил отец, опустив взгляд, – когда я приехал к нему ночью в клинику, он смотрел на каждого так, будто видел нас насквозь. Словно знал о нас что-то, чего даже мы не знаем.

Мама вдруг прижала ладонь ко рту, будто боялась, что её собственный крик вырвется наружу.

– Он вернулся домой другим, – прошептала она, не глядя на мужа. – Это не мой мальчик.

Каждый мой день начинался со взгляда мамы или папы. Их глаза всегда рассказывали мне что-то, чего я ещё не могла понять. Иногда в них была тёплая ласка, а иногда – глубокая, почти скрытая тревога, которая заставляла меня чувствовать, что в доме происходило нечто, чего я не могла увидеть. Кто-то из них поднимал меня из кроватки, и я чувствовала мягкость их рук, слышала, как они шепчут друг другу о чём-то, чего мне не понять, и уносили меня в кухню. Там я оказывалась на высоком стуле, откуда могла дотянуться до столовых приборов.

По утрам я часто видела маму возле нижнего яруса кровати. Она наклонялась к Хулио, что-то шептала ему, а потом осторожно клала в его рот беленькую таблетку, будто это была сладость. Я протягивала к ней свои ручки, требуя такую же, но мама гладила меня по голове и говорила, что это только для Хулио. Мне тогда казалось это несправедливым и я думала, что вырасту, стану такой же взрослой, как мой брат и тоже буду кушать эти белые конфетки. Я видела Хулио нечасто, но каждый раз его появление наполняло дом странным ощущением, которое мне не нравилось. Его движения были резкими, как будто он не мог найти себе места. Когда он смотрел на меня, его глаза казались чужими, как будто он видел не меня, а что-то совсем другое. Однажды он подошёл ко мне, протянул руку, но мама сразу встала между нами и унесла меня в другую комнату. Я не понимала, почему это было так важно, но её напряжённый голос, когда она шептала папе о том, что Хулио "опять странный", заставил меня почувствовать холод по отношению к нему.