– Мне кажется, Катерина Алексеевна, вам не надо бояться. Вас не убьют. Не за что.
Услышав его голос, я вздрогнула.
– Откуда вы знаете? – спросила я глухо, так, что и сама не узнала своего голоса.
– Я не знаю, – он пожал плечами. – Я так думаю.
– Откуда вы знаете, что меня зовут Екатерина Алексеевна? – спросила я. – Мы встречались когда-то? Я не помню.
– А я помню, – ответил он все так же застенчиво. – На Рождество семнадцатого года. Я шел по Невскому и остановился в кофейне напротив моста с конями, как раз рядом с вашим домом. Я видел, как вы приехали с рождественского бала у Энгельгартов. Князь Белозерский вышел из саней, а потом вынес вас на руках. Было много снега, он не хотел, чтобы вы ступали по сугробам. На вас было манто из рыжей лисицы. А волосы собраны красивой розой на затылке, они сверкали украшениями, как снег вокруг под фонарями.
– Что вы, юноша, это наверняка была не я, – тогда я даже испугалась, услышав его рассказ. В самом деле, на Рождество семнадцатого года мы с княгиней Алиной, Григорием и Машей ездили к Энгельгартам на традиционный карнавал. Григорий уговорил меня уехать раньше, пока гости еще не разошлись, и в самом деле вынес на руках из саней… Но как? Откуда этот молодой человек мог это знать? Ведь он должен ненавидеть всех людей нашего круга как своих классовых врагов.
– Вы ошиблись, юноша, – повторила я уже более уверенно. – Да, я жила в доме князей Белозерских до революции, но определенно вы видели не меня. Скорее всего это была княжна Маша, невеста князя… – сказала, хорошо помня, что Маша в тот вечер, прогневавшись на Григория, вовсе не вернулась во дворец, а поехала к себе на Екатерининский канал.
– Это были вы, – ответил он с поразительной уверенностью. – Когда вы скрылись в подъезде, я перешел бульвар и спросил у вашего швейцара, кто та пленительная женщина, которая только что исчезла за этой дверью. Хозяйка дома?
– Пока не хозяйка, – ответил он, хитро прищурившись, – но скоро будет. Катерина Алексеевна живет у нас, а хозяйка приедут позже. Вам Алина Николаевна небось нужна? А вы сами-то кто будете?
– Нет, нет, – поспешил я ретироваться, – я только хотел узнать, что за нимфа. Так что, Катерина Алексеевна, это были вы. Я вас запомнил, а потом долго думал о вас. Бродил по городу, читал стихи, просто так – от настроения. Когда я увидел вас сегодня на допросе у товарища Дзержинского, я просто обомлел. Никогда бы не подумал, что так случится.
– И я бы тоже не подумала, юноша, – вздохнула я горестно. – А вы, простите, не знаю, как вас зовут, из пролетариев?
– Извините, я не представился, – он почти испуганно улыбнулся. – Алексей. Алексей Петровский. Родители мои из разночинцев, отец по судоходству до надворного советника дослужился, матушка – дочь врача, из Пензы. Сам я обучался праву в Петроградском университете.
– Как же вы в чекистах-то оказались, из разночинцев? – изумилась я.
– Так я за мировую революцию, Катерина Алексеевна, – неожиданно ответил он, – чтобы не было бедных и голодных, чтобы все равны, и везде в мире все делалось по справедливости.
– Свобода, равенство и братство, – я устало кивнула. – Где же вы видали, разночинец Петровский, чтоб все по справедливости?
– Извините, боец Петровский, если можно, – поправил он. – У нас, знаете ли, с этим строго.
– Ну, хорошо, боец Петровский, – согласилась я покорно. И замолчала. Он тоже молчал. Воцарилась тишина, только было слышно, как похрапывает за дверью его пожилой товарищ. Я видела, что Алексей смотрит на меня с искренним восхищением. Для него, пожалуй, для единственного на всем белом свете, я все еще оставалась княгиней Белозерской, он помнил меня, какой я была в Петербурге, и не хотел знать обо мне ничего дурного.
