Играли так. Сначала, держа за лезвие, пять раз втыкали ножик в землю. Это делали почти все, кроме совсем малявок. Потом – пять раз с коленки: ножик острием ставился на коленку, одним пальцем прижимался за другой конец и с переворотом втыкался в землю. Потом нож бросали с пупка, потом с груди, потом с локтя, потом с губы. А в конце с носа и лба. Если не воткнешь, начинает другой, а ты потом, когда снова дойдет очередь, начинаешь все сначала.
Когда прошедших этот первый круг набиралось человек шесть, шли к угольному складу. И начиналось самое главное, там кидали ножи в цель. Задняя стена склада из толстенных старых деревянных шпал была как будто специально для этого сделана. На стене мелом рисовали три круга и в центре – белое пятно. Отходили метров на пять, чертили линию на земле. Ближе ее к стене подходить нельзя. Дальше – как хочешь. Попал в центр – 10 очков. В другой круг – пять, в третий – 3, просто воткнул в стену – 1 очко. Не воткнул, брякнул ножом о стену, беги за ним и получай от остальных – «мазила!!!». А потом жди своей очереди, гляди, как другие смачно всаживают нож в стенку. Слушай, как ухает при этом толстенная, пахнущая железной дорогой шпала.
Играли до ста очков. После промаха очки сохранялись. Каждый складывал и запоминал свои очки. Ни кто не врал и себе не прибавлял. Потому что заметят, что врешь, выгонят и больше не пустят играть.
Все это казалось мне очень важным, почти главным в жизни, потому и запомнилось.
Ножи кидали до самой зимы, все свободное время. Годам к двенадцати с пяти метров, а потом и с десяти попадал в центр круга почти каждый.
Мы с борькой, дружком моим неразлучным, в свои двенадцать заимели классные ножи. Их сделал Борькин сосед, слесаривший в паровозном депо, за бутылку спирта, которую Борька вроде бы нечаянно разбил. Родители поругали его и забыли, а слесарь из подшипниковой стали смастерил ножи, закалил и приклепал к ним текстолитовые рукоятки.
– ШХ-15, – сказал он, когда отдавал нам. – гвозди перерубает.
Попробовали – перерубает. На лезвиях не оставалось даже маленьких зазубрин.
Ножами мы гордились. Заточили и отполировали. И никогда без них из дома не выходили.
Ножи выглядели как близнецы, и мы решили побрататься. Порезали указательные пальцы, потерлись выступившими каплями, кровь смешалась, Борька облизнул мой палец, я – его, и стали братьями.
Вокруг поселка было полно лагерей. Старшие пугали детей беглыми зэками.
Родители после очередного побега сначала запирали нас дома, потом не отпускали гулять дальше улицы и только недели через две мы могли ходить в ближний лес, или на речку, да и то не меньше чем втроем.
Истории про зэков были интересными. Вечером возле костра, старшие пацаны рассказывали:
Однажды весной сбежали десятеро. Во главе был здоровенный мужик, получивший двадцать пять лет за грабежи зубных врачей.
– Он ночью тихо открывал дверь, прокрадывался в комнату подходил к постели… ― шепотом все тише и тише говорил какой-нибудь пацан, а потом все старшие орали ― и вырывал у тебя зубы!
Младшие визжали от страха. Тогда их начинали выпроваживать, они просили оставить, уговаривали и старшие снова продолжали.
– Получил бы он расстрел, да адвокат оказался ушлым, и доказал в суде, будто врачи по доброй воле дарили ему золотишко, а потом от избытка чувств, вызванных приливом щедрости, умирали. Сам адвокат, видимо, получил не мало, но и грабителю сберег жизнь.
