Достоевский. Энциклопедия - страница 52

Ежемесячное издание. 1877. Год II-й. (XXV—XXVI)

На 1877 г. у ДП было 3000 подписчиков и столько же экземпляров расходилось в розничной продаже. Состояние здоровья Достоевского всё более и более мешало ритмичной работе над ДП. Уже майский и июньский выпуски за 1877 г. вышли в сдвоенном виде, затем, как и в предыдущем году, из-за поездки на лечение в Эмс, подписчики получили сдвоенный выпуск за июль-август в начале сентября. В октябрьском выпуске писатель сообщил о своём решении по состоянию здоровья и в связи с работой над новым романом («Братьями Карамазовыми») приостановить «Дневник» на год или два. Следующий выпуск ДП после декабрьского 1877 г. выйдет в августе 1880 г.

«Дневник писателя. 1877». Страница черновика.

Я Н В А Р Ь.

Глава первая.

I. Три идеи. «Три идеи встают перед миром и, кажется, формулируются уже окончательно…» С этой темы, продолжая разговор о единении русского народа внутри страны и всех славянских народов в мире, начинается в новом году ДП. Три идеи это – католичество, протестантизм и православие…

II. Миражи. Штунда и редстокисты. Содержание этой подглавки вытекает из предыдущей – мешающее объединению ужасное распространение в России сект, в частности, – штундистов-протестантов (о которых Достоевский уже писал в ДП 1873 г., в главе «Смятенный вид») и редстокистов (о лорде Редстоке и его последователях речь шла в ДП 1876 г. – март, гл. 2, II). «Кстати, многие смеются совпадению появления обеих сект у нас в одно время, – пишет Достоевский, – штунды в чёрном народе и редстокистов в самом изящном обществе нашем. Между тем тут много и не смешного. Что же до совпадения в появлении двух наших сект, – то уж без сомнения они вышли из одного и того же невежества, то есть из совершенного незнания своей религии».

III. Фома Данилов, замученный русский герой. Рассказ о зверски замученном кипчаками пленном унтер-офицере 2-го Туркестанского стрелкового батальона Фоме Данилове, который отказался сохранить жизнь ценой перехода в мусульманство. Событие это произошло ещё осенью 1875 г., но Достоевский вспомнил его, дабы заострить тему разговора о вере и безверии, о значении православия для русского народа в период, когда на Балканах убивают братьев-славян тысячами. «Нет, послушайте, господа, знаете ли, как мне представляется этот тёмный безвестный Туркестанского батальона солдат? Да ведь это, так сказать, – эмблема России, всей России, всей нашей народной России, подлинный образ её, вот той самой России, в которой циники и премудрые наши отрицают теперь великий дух и всякую возможность подъёма и проявления великой мысли и великого чувства…» И далее писатель предельно заостряет проблему: «У народа есть Фомы Даниловы и их тысячи, а мы совсем и не верим в русские силы, да и неверие это считаем за высшее просвещение и чуть не за доблесть. Ну чему же, наконец, мы научить можем? <…> Есть у нас, впрочем, одно утешение, одна великая наша гордость перед народом нашим, а потому-то мы так и презираем его: это то, что он национален и стоит на том изо всей силы, а мы – общечеловеческих убеждений, да и цель свою поставили в общечеловечности, а стало быть, безмерно над ним возвысились. Ну вот в этом и весь раздор наш, весь и разрыв с народом, и я прямо провозглашаю: уладь мы этот пункт, найди мы точку примирения, и разом кончилась бы вся наша рознь с народом. А ведь этот пункт есть, ведь его найти чрезвычайно легко. Решительно повторяю, что самые даже радикальные несогласия наши в сущности один лишь мираж…»