– Добро, капитан.
При редкой необходимости вместо морга в лагере, да и в таёжном посёлке, использовали всё те же холодные подвалы с песчаным дном. Поэтому для детального осмотра найденные тела и, если получится, аутопсии22 Сташевич приказал доставить на территорию лагеря в помещение фельдшерской.
Четверо солдат охраны тащили друг за другом носилки с укрытыми простынями телами. Неподалёку от лагеря, на пригорке, замыкавший это скорбное шествие Сташевич распорядился сделать привал и перекурить. Солдаты поставили носилки одни возле других, уселись неподалёку и закурили. Внезапно налетел порыв ветра, взявшийся, в общем-то, ниоткуда в такую тихую с самого утра погоду.
Простыни, укрывавшие покойниц, распахнулись, явив свету облачённые в белые ночные рубашки желтоватые тела женщины и маленькой девочки. Нежданный ветер не стихал, он подхватил края простынь, да нет, скорее, саванов, и, разметав их по краям носилок, превратил в трепещущие, тщетно жаждущие полёта крылья…
Ярко сияло солнце. Плыли высоко в небе лёгкие перистые облака. Совсем рядом густо зеленел наполненный жизнью таёжный сосновый лес.
Сташевич оцепенело смотрел на саванокрылых покойниц. Ему надо было окликнуть не замечающих непорядка солдат, но Андрей молчал…
– Нуар?! Да нет! Это, скорее, какой-то дикий «нуар-морт23» в таёжных тонах!
В своё время запасливая фельдшерица Поплавская, пользуясь особым расположением начлагеря, кроме прочих медикаментов выписала из области целую прорву концентрированного американского формалина. Так что некоторое время после вскрытия хранить тела можно было в растворе этого антисептика.
«Старалась, будто для себя», – узнав об этих подробностях от Дарьи, мысленно поёжился Сташевич.
К гордости своего мужа, военфельдшер Дарья Громова оказалась настоящим профессионалом. Никакие дикие сновидения, пережитые прошлой ночью, не помешали ей чётко выполнить свои обязанности. Отличница по жизни и вечная ученица, она постоянно штудировала разнообразную медицинскую литературу. Не оплошала Дарья и в роли практикующего патологоанатома. Для начала перед вскрытием она в присутствии Сташевича, ответственного за предварительное дознание, тщательно осмотрела трупы. Как отметил Андрей, при этом у Громовой даже не дрожали руки. Лишь сильная бледность открытой части лица, особенно заметная над синей марлевой повязкой, немного выдавала её.
«Холера ясна, – Андрей молча посочувствовал жене. – Весёлое дело – вскрывать днём тела мертвецов! Именно тех, что ночью во сне в виде призраков чуть было не угробили тебя в жутком кошмаре…»
Уже к вечеру новоиспечённый прозектор отчиталась перед начальством, то бишь мужем Андреем.
– Смерть от удушья, – почти уверенно заявила Громова и тут же ответственно поправилась: – С высокой вероятностью вскрытие показало, что мать и дочь Поплавские были задушены.
В принципе, результаты вскрытия мало что давали Сташевичу. Тем не менее он уточнил:
– Как?
– Скорее всего, подушками. Поскольку каких-либо дополнительных следов на их шеях, к примеру, от рук или верёвок, я не обнаружила.
У лагерного электрика Андрей раздобыл мощный переносной аккумуляторный фонарь и отправился с ним на место. Капитан устал, крепко продрог да и промок. Наконец, так ничего не найдя, он встал, отряхнув от песка влажные на коленях галифе и обшлага гимнастёрки.
Выбравшись из погреба, Сташевич направился к рукомойнику. Прежде чем взять кусок мыла, он случайно поднес руки к лицу и вдруг… принялся чихать. Происходил этот процесс неудержимо и неистово. Ничего подобного за собой Сташевич раньше не замечал. От этого захватывающего занятия Андрея отвлёк звонок телефона, того самого, спасительного…
