Драгоценность Бытия - страница 10

Куда бы ни упал мой взгляд, происходит какое-то теплое благодарное созерцание всех вещей, окружающих меня. И оно струится дальше к людям, которые проявились, чтобы сопроводить меня на данном пути. Глубокий выдох от осознания того, что никто ни в чем не виноват. Все свободны. Меня накрыла безмерная благодарность Тому, что есть.

Если раньше, скажем так, в прошлой жизни, все вокруг казалось мне тяжелым, серым, унылым и скорбным, то сейчас – нет. Совсем другое восприятие мира: оно живое, потому что каждый миг – последний. Что такое миг? Присутствие в «моменте сейчас». В «моменте сейчас» нет мыслей, это чистый ум. А когда ум в покое, то и все в покое. Именно об этом сказал Лао Цзы: «Смерть – это возвращение странствующего ума в присутствие».

Все, что осознается днем, пишется ночью: «Самого себя запугать до такого состояния – это жестоко! И название этому – суровое, жестокое дитя подземелья. То, чему нет названия, спустилось вниз для того, чтобы искать „увянувшие розы и слушать мертвых соловьев“. Бог решил спуститься вниз и посмотреть, что же там такое. Жизнь заблудилась от ужаса и страха, превратившись в безумие иллюзорного мира. Заманили живую Жизнь – лучезарную, открытую, искреннюю малышку – в этот материальный мир, а по факту наблюдаю завядшие тела с тросточками в руках и полными тележками продуктов. Почему я не слышу звонкого смеха лучезарной девочки? Потому что здесь поют мертвые соловьи».

Сегодня позвонила мама и в обычном режиме начала напевать свои мертвые песни, но я уже не верю в их реальность. В подробностях рассказала, какие многочисленные анализы сдает, что у нее нашли, как лечат и сколько все это стоит. Затем переключилась на мою книгу, тираж которой находится у меня дома. Говорит: «Когда ты их уберешь? На нервы действуют, когда их вижу; зла не хватает! Если бы я знала, что ты будешь писать книгу, я бы стеной встала и не разрешила тебе это делать!» Я молча ее слушала и не возражала, как в былые времена. Что-то во мне теперь с каждым днем все ярче и ярче узнает то нереальное, которое с детства транслировало мне ужас, страх, угрозу и тревогу. Теперь все чаще пытаюсь разглядеть, что стоит за всем этим: Оно чистое, прозрачное, ничем не затронутое.

И вновь то, что поняла днем, пишу ночью. «Игры мертвого соловья. Мертвый соловей поет свою песню, тут слепая игра, и это я. Мертвый соловей, который поет, – это я. Тот, кто слушает эти песни, тоже я. И песня эта – я есть. Все так просто! Но чтобы понять замысел, оказывается, надо пройти весь путь: слушать, петь, играть в суровые игры… Зачем Бог так шутит над собой? Не знаю. Но это реально жутко захватывающе. Весь интерес в незнании, хоть порой невыносимо уныло, страшно и больно. На то он и Бог, что может позволить себе это невероятно ужасное и захватывающее зрелище с элементами красоты и ужаса. И невольно звучит продолжение песни „но и она печальна тоже – мне приказавшая любовь“. Испытать любовь, но при этом не иметь возможности прикоснуться к ней – это чудо тоски по любви! Можно только восхищаться ею, созерцать, но прикоснуться проявленному к непроявленному себе невозможно. В этом вся невероятность любви с самим собой. Невероятный реально-нереальный роман с самим собой».

Это как экран: он не может прикоснуться к фильму, но между ними что-то происходит. В данный момент – любовь. Раньше я не видела, не чувствовала экран, больше боялась его, избегала, жаловалась, судила. А сейчас просыпается любовь – ошеломляюще ужасная, неописуемая.