– Ты называешь прозрением способность людей увидеть бесплотных созданий, а также тебя, меня и духов?
– А разве это не прозрение – жил и видел только людей, а потом заметил, что есть еще и другие. Целый мир других! Прямо у нас под носом! Я впервые опешил, когда увидел, как золотистые духи из песка танцуют под мою музыку, хотя был ребенком. Кругом был безлюдный берег и море, и вдруг появились они, закружились хороводом вокруг моего костра, выкинули мне на ужин из волн рыбину, больше похожую на монстра. Как оказалось, она способна разговаривать и выполнять желания. Я этим злоупотребил, и из прибрежной деревеньки, где я жил, меня, разумеется, прогнали. Люди нас боятся, как и всего, что мы приносим с собой. А также всех, кто появляется рядом с нами.
– Я тебя понимаю, но сейчас не время для задушевных бесед. Слышишь, какой гам под воротами.
– Люди требуют хлеба?
– Что?
– Ну, такие массовые нашествия случаются в странах, где народу приходится много голодать. Они обычно собираются толпой и идут в замок местного феодала с требованиями их накормить.
Я и забыл, что Нолан много путешествовал и насмотрелся на всякие ситуации. Как объяснить ему, что королева не отнимала урожай у народа для собственных закромов, а всего лишь припугнула толпу черными духами и своей романтической связью с ручным драконом.
– Шел бы ты к себе, а то вдруг и тебя побьют за то, что ты сегодня сытно поужинал, а другим приходится жить впроголодь, – в тон ему подпел я и деликатно подтолкнул его к выходу.
– Я могу сыграть для них, чтобы усыпить их голод, – охотно вызвался наивный донельзя Нолан. – Я умею музыкой делать так, чтобы люди переставали чувствовать боль, жажду, голод, тоску. Поэтому меня часто приглашали играть на похоронах, чтобы печаль проходила. Но эффект держится лишь до тех пор, пока я не умолкаю.
– Боюсь, здесь ты этим ничем не поможешь, разве только зарастишь подходы к замку незабудками.
Нолан и не подумал, что я над ним смеюсь.
– Иди, а то ты меня отвлекаешь.
– Я, правда, могу помочь.
– Я разберусь как-нибудь и сам.
Я не учел, что юноши, однажды увидевшие королеву, уже не хотят от нее отходить. Видно, что я не один попался в ее сети. Нолан жутко нервничал и ежесекундно порывался прошмыгнуть обратно к дверям тронного зала. Я удерживал его с трудом.
– Давай ты пойдешь и выспишься. Надеюсь, кровать тебе предоставили удобную?
– Жесткую, но удобную, – он помялся, – знаешь, а на траве в лесу спать комфортнее, чем в замке.
– Хочешь вернуться назад в лес?
– Нет, но…
– Тогда подожди с болтовней до завтра. Я найду тебя утром, и мы поговорим.
Зря я вообще на него отвлекся. В тронный зал успели проскочить несколько советников-заговорщиков. Кто-то из них подставил кинжал к горлу слепой Серафины, хотел снять ожерелье, но его рука внезапно загорелась. Я сам был удивлен этим зрелищем, когда ворвался в зал. Его руку я поджечь не успел, даже не дышал еще огнем. Но его ладонь уже обратилась в пепел. Кинжал валялся на полу у трона, так и не отпив крови Серафины. А он хотел именно ее крови. Этот кинжал был живым, как и мой особенный меч, хранившийся в Империи. Есть сталь, которую называют живой, потому что она сама рвется резать и колоть, и напоить ее кровью досыта невозможно. Такую сталь способен контролировать только очень умелый маг. Откуда такой кинжал мог взяться у заговорщиков? Какой колдун им его дал? Он должен был по силам быть равен мне. И почему кинжал сам не напал на королеву, когда сгорела державшая его рука? Вместо этого он взлетел с пола, как стальная птица, и принялся резать и колоть предавших королеву советников. Всех, кроме нее самой. Последний выживший с обгоревшим остовом руки молил о пощаде, но кинжал рассек и его глотку. А затем послушно лег у трона королевы.
