– Настолько прогорклого у нас нет. А теперь беги за элем; воины не любят ждать.
– Ie[12].
– И говори по-английски, когда воины могут тебя услышать.
– Ie.
– И задай себе порку, а то мне некогда!
На лестнице в погреб Хивел остановился.
– С ними пленник. Колдун.
Дафидд положил кочергу и вытер ладони о фартук.
– Что ж, – тихо сказал он, – для кого-то это плохая новость.
Хивел ничего не понял, но кивнул и полез вниз. Он нацедил эля в закопченный железный котелок, привязал котелок на веревку и поднял; и лишь потом, стоя в тишине погреба, сообразил, что сказал мгновения назад. Да, он и впрямь слышал звон цепей, но ни разу не видел, кто ими скован.
Во дворе стояли восемь человек и еще нечто.
Воины были в кожаных куртках, с мечами и алебардами; у двоих за спинами торчали луки. У одного, важного и в шлеме, была на боку кожаная сумка, а через плечо перевязь с деревянными бутылочками на шнурках. Хивел знал, что это пороховницы для пистоля в сумке.
Нашивки у воинов на рукавах изображали оскаленного гончего пса, стоящего на задних лапах – талботхаунда, эмблему сэра Джона Талбота, нового королевского наместника Ирландии. Талбот по велению Генриха V подавил котантенский мятеж; говорили, что теперь женщины в Анжу пугают детей Жаном Тальбо. Генрих V умер, да здравствует Генрих VI, и советники трехлетнего короля надеялись, что Гончий Пес войны точно так же усмирит ирландцев.
Четверо воинов держали за цепи нечто, припавшее к земле, черное и бесформенное. Хивел думал, это пес, тот самый талботхаунд, или какой-то диковинный ирландский зверь, но тут существо выставило бледную лапу, расправило длинные пальцы, и стало ясно: это человек на четвереньках, в изодранной одежде и черном плаще.
От худых рук на земле осталась кровь. На запястьях и щиколотках у человека были кандалы с каким-то изображением, от них тянулись цепи. Голова повернулась, черный капюшон упал, и Хивел увидел железный ошейник – тоже с гравировкой, всклокоченную бороду и ноздрю с запекшейся вокруг кровью.
Он смотрел в черный глаз, остекленевший то ли от безумия, то ли от лихорадки. Глаз не мигал. Потресканные губы шевельнулись.
– Не сметь! – заорал воин и дернул за цепь, так что скованный упал плашмя.
Другой воин с размаху ткнул его древком алебарды; раздался тихий стон.
Первый воин нагнулся и тряхнул цепь.
– Закон позволяет нам отрезать тебе язык, если начнешь бормотать свои заклинания!
Хивелу подумалось, что воин говорит в точности как Дафиддова жена Нэнси, когда та укоряет курицу, не желающую нестись. Лежащий не шевелился.
– Эль! Где эль? – закричали другие воины, отворачиваясь от пленника.
За спиной у Хивела появился Дафидд с подносом кружек, увенчанных бурой пеной. От горячего эля поднимался пар.
– Вот, Хивел. И Огмий дай нам нужные слова.
Хивел понес эль во двор. Раздались громкие возгласы. Хивел понял, что приветствуют его, и на мгновение вновь стал цезарем. В следующий миг воины расхватали кружки.
– Давай сюда, малый.
– Клянусь Юпитером, добрый эль!
– Разрази тебя Юпитер, это не английское пиво. – Говорящий наморщил нос. – Но все равно недурно.
Хивел почти не слушал. Он вновь смотрел на скованного. Тот не шевелился, только хрипло дышал. Ветер отогнул полу плаща, обнажив рукав рубахи. Ткань была расшита сложным узором – не кельтским, но схожим, переплетенным.
И «Белый олень» был бойким постоялым двором; Хивел дважды видел шелк, на женах лордов.
