Заклинание Мясной Гроб было придумано самим Тобиусом и не имело известных аналогов. Его нельзя было использовать на больших расстояниях или держать в жезле, только вблизи, только свежесплетенным, но результат того стоил. Один удар – и неминуемая, неотвратимая смерть настигала любого. Самым сложным было подобраться к врагу вплотную: ведь волшебники обычно предпочитали атаковать друг друга на больших расстояниях.
Тобиус вытер рукавом мантии пот с грязного лба. Остатки чернил, кровь, копоть… Волшебник тихо застонал, думая о том, что хоть колдун и умер, но последствия его дел остались – лес продолжал гореть. Он пошел в сторону очага возгорания, думая, как бы потушить все и не надорваться, когда за спиной полыхнул новый источник жара. Маг развернулся, понимая, что не успевает защититься, но вместо Змеиного Языка с кнутом наготове увидел тварь из демонологических атласов – ахога. Козлоногое воплощение лжи, демон из Пекла, уродливое чудовище, источающее жар и серное зловоние.
Не обращая внимания на Тобиуса, демон легко подхватил труп Змеиного Языка и перебросил его себе на спину.
– Не смей! – Тобиус и сам не понял, откуда появилась в нем эта ревущая ярость, заполняющая грудь. – Это моя добыча! Эта падаль будет прибита к воротам Академии!
Ахог обратил к нему горящие глаза, дернул уродливым пятаком, хохотнул и растаял в огненной вспышке, оставив после себя лишь запах серы и быстро рассеивающийся черный дым. Тело колдуна он утащил с собой.
– Друзья в Пекле… – прохрипел Тобиус и закашлялся.
Призывать дождь, увещевая духов природы, не было сил, поэтому маг просто оторвался от земли и поднялся над дымной пеленой. Там он наконец смог вздохнуть и растереть слезящиеся влагой, вытянутой из воздуха, глаза. Дальше было проще: охватив самые низколетящие облака и спрессовав их в водяные сферы размером с тыкву, он градом обрушил эти снаряды на пожар. При ударе о землю и деревья шары взрывались, расплескивая воду во всех направлениях. Вскоре огонь угас, и по земле стал стелиться влажный серый дымок.
У подножия замшелых скал над братом Хорасом сидел брат Ольвех. Серый монашек водил руками по изуродованному телу своего собрата, от его пальцев на раны опускались тонкие золотистые нити. Рядом с телом Хораса лежал слабо шевелящийся и хныкающий сверток какого-то тряпья. Марэн валялся у входа в пещеру – он едва дышал, но все же продолжал цепляться за жизнь.
Забияка и Жнец стояли поодаль, ожидая приказов. Тобиус подумал, что это странно – ведь големы послушны только ему и, по сути, должны были ждать его внизу. Так почему же они поднялись?
– Это младенец? – обратился к петрианцу Тобиус, указывая на сверток.
– Да. Лежал и плакал в дальнем углу, там, где был основной распределительный узел.
– Вы будете искать его отца?
– Нет, – ответил монах после небольшого промедления. – Сему чаду суждено принять стезю служителя божьего. Отныне заботиться о нем будет Церковь.
– Понятно…
– Колдун? – спросил петрианец, не отрываясь от своих целительных манипуляций.
– Я убил его.
– Господь-Кузнец да простит вам сей грех. Тело?
– Можете мне не верить, но ахог унес его. Я ничего не смог сделать.
– Отчего бы и не поверить.
– Спасибо, что вытащили чара Марэна.
– Он – человек, – ответил брат Ольвех безразлично. – Все мы люди – как грешники, так и праведники. Все мы равны в глазах Его и в праве на жизнь равны тоже.
Тобиус поднял с земли жезл некроманта, с усилием взвалил тело на плечо и медленно выпрямился.
