После этого у Илидора разом закончились силы. Как будто на него наступил чей-то гигантский башмак и выдавил эти самые силы наземь, осталась только пустая шкурка золотого дракона, едва ли способная даже передвигаться самостоятельно.
Ахнир Талай был очень доволен тем, что рассказал Илидор, доволен отметками на плане шахты, эльф одобрительно качал головой, разглядывал в свете фонаря продавленные на бумаге крестики и в кои-то веки не выглядел брюзгой, который только и ищет, что бы тут подвергнуть порицанию. Наверное, то, что шахта не пуста – очень, очень важная новость для того кислого человека, а кислый человек чем-то важен для Донкернаса.
И только сейчас Илидор понял, что люди не последовали за ним под землю. Только эльфы, притом далеко не все. И в самом деле – а зачем им всем тут быть?
То есть вздумай он на самом деле сменить ипостась и всех их убить или разогнать – вполне могло получиться. А потом на выход, а оттуда в небо, пока не опомнились ждущие снаружи сподручники – и всё, поминай как звали.
Если бы это и был счастливый финал, то драконы именно так бы и поступали. Сбежать от эльфов – не фокус, фокус – выжить после этого. Золотой дракон не имел представления, как провернуть нечто подобное – но не то чтобы он считал, будто это должно его остановить. Разумеется, нет…
Просто ему казалось, что он – самонадеянный драконыш, который затеял глупую и опасную авантюру, не имеющую ни одного шанса на успех, – затеял даже не всерьёз, а умозрительно, обманывая и развлекая себя, рассказывая себе сказку о побеге и свободе, лишь бы не смириться хотя бы на миг с тем, что он проведёт сотни лет в точности так же, как любой из других драконов Донкернаса.
***
Очень довольный успехом Илидора в шахте, Ахнир Талай позволил оставить полог повозки незадёрнутым. Золотой дракон по-прежнему ехал в клетке, но ему неплохо было видно всё вокруг, и любопытство оказалось в нём так сильно, что перебило пришибленное после шахты состояние.
А впереди была дорога в степи, праздник в племени Фезимия, сына Акаты, и новые края, которых дракону ещё не доводилось видеть. Когда сподручники раздёрнули полог повозки, впуская внутрь весёлый солнечный свет, от тревожно-скрипучего бедлама в голове Илидора осталась только тень, которая нарисовала морщинку между бровей золотого дракона.
Морщинка эта была едва заметной, но она уже никогда не стиралась с лица Илидора полностью.
На протяжении почти всего пути в земли степняков золотой дракон стоял, распластавшись по решётке, вцепившись в неё руками и вдавив лицо между прутьев так, что на щеках потом остались две длинные полосы.
Повозка ехала через приречные селения, подобных которым Илидору ещё не приходилось видеть. Он бы так хотел выйти из повозки и прогуляться по этим извилистым улицам с утоптанной землёй и низкими, чуть выше колена, плетёными оградами! Пройтись вдоль обрывистого берега ленивой серебристой реки, найти спуск, войти в воду. Какое дно у этой речки: илистое, песчаное, каменистое? Вода на самом деле такая холодная, какой выглядит? Плавают ли возле берега мальки? Можно ли найти на дне хоть самую завалящую раковину?
Река текла по правую сторону, а слева, далеко и в то же время совсем близко, за домами разлеглась пологая гора, сплошь поросшая зеленью, бесконечная и вальяжная, как старейший дракон, хранитель рода.
Илидора заворожили дома. Деревянные, под двускатными земляными крышами, с фигурами птиц или головами зверей, вырезанными из дерева и выдающимися немного вперёд над входными дверьми – видимо, обережные знаки родов, потому что там и сям встречались похожие морды волков с плотно сомкнутой пастью и длинными нижними клыками или фигуры птиц веснянок, полурасправивших крылья, или оленьи рога, где правый был выше и ветвистей левого. Вторые этажи, или, скорее, мансарды, располагались над задней частью первых этажей, и всё вместе выглядело так, словно вторые этажи сидели верхом на первых, не хватало только уздечек, тянущихся к оленьим рогам или птичьим клювам.
