Я сказал ему: «Хальфдан, ты мудр, хотя и молод, и я думаю, что ты догадался верно. Если они направляются в Киев, то поплывут в том направлении, которое и нам хорошо подходит, ибо оно на полдороге к нашему дому. Когда они достигнут Киева, мы сможем найти там добрых людей, которые помогут нам отнять золото, если нам не хватит своих сил. Но сейчас не следует торопиться, ибо они не должны заподозрить, что их преследуют, иначе они будут настороже и выберут другую дорогу. Но, перед рассветом, пока в нашем лагере всё спят, мы снимемся с якоря, не поднимая шума. Я был сильно удручён, Хальфдан, когда ты оставил меня, но возможно то, что случилось послужит к лучшему и обернётся большей удачей для нас обоих.»
Так говорил я необдуманно; ибо какой бог любит, когда человек хвалится удачей ещё до того, как она придёт к нему? Я спросил его о женщине, которая соблазнила его. Он ответил, что она наскучила казначею, и он заключил её в монастырь, ибо она всегда яростно сопротивлялась, когда он по каким-то причинам пробовал её высечь. Что касалось самого Хальфдана, то она разочаровала его ещё раньше, ибо домогалась и других молодых людей кроме него. Это утешило меня, и я наобещал ему много прекраснейших женщин, которых мы раздобудем, когда вернёмся домой с золотом.
Когда небо перед рассветом начало менять цвет, мы осторожно подняли якорь и отошли от берега, пока наши гребцы спали на скамьях и вёсла были подняты из воды; нам повезло, что никто не проснулся не окликнул нас, и река бесшумно понесла корабль вниз по течению. Когда команда и лучники пробудились ото сна, я поставил им лучшее угощение и выпивку покрепче, чем они обычно обходились; затем я объяснил им, что мы преследуем грабителей, которые сбежали с добычей императора. Но более того, я им ничего не стал говорить. Я не считал, что поступаю бесчестно и краду принадлежащий базилевсу корабль, ибо я желал только одолжить его до того времени, пока мы не достигнем своей цели. Мне это показалось справедливым, тем более, что он сам задолжал мне плату за целый год.
Мы вышли из устья реки и поплыли через море, ещё не будучи уверены в верности своих догадок; но когда мы достигли Днепра, мы заметили рыбаков и узнали от них, что один из императорских багряных кораблей зашел в реку за день до нас. Наш корабль был меньше размером, чем у казначея, но я не опасался, ибо со мной были лезгинские и хазарские лучники искусные в стрельбе, в то время как у Теофила были только люди из его свиты.
Мы с трудом поднимались на вёслах вверх по реке, и когда мои гребцы начинали жаловаться на усталость, я давал им двойную меру вина, утешая себя мыслью, что казначей находится ещё в более трудном положении, ибо его корабль был тяжелее. Я не находил взглядом ни конских табунов на берегах, ни самого присутствия печенегов, чему мы были несказанно рады, ибо когда печенеги выходят на войну или пасут своих коней по берегам Днепра, то они считают и реку и то, что по ней движется своей единоличной собственностью, и в это время ни одному кораблю невозможно безнаказанно пристать к берегу. Они самый заносчивый народ и худшие разбойники, и даже сам император каждый год платит им деньги в залог дружбы.
На четвёртый день мы увидели тела трёх человек плывущие вниз по течению. По рубцам на спинах стало понятно, что это гребцы казначея, которые обессилели от работы на вёслах. Но для нас это был ободряющий знак, что мы можем нагнать его у порогов. На другой день ещё больше тел проплыло мимо нас, но они не принадлежали людям Теофила. Затем мы увидели его опустелый корабль, застрявший на отмели. Я понял, что казначей повстречал местное судно и захватил его, так что теперь он мог продолжить путь быстрее и ему будет проще перетащить его вместе с сокровищами через пороги волоком. Ибо тащить по суше византийское военное судно с килем деяние не из лёгких.
