― И в-четвёртых, ― продолжает Калинин. ― Самый важный пункт ― запомни его: ты и понятия не имеешь, каков мой типаж. Ты можешь лишь предполагать, но наверняка не узнаешь, если я тебе не позволю.
― Ууу. Задело, да? Даже издалека начал лишь ради того, чтоб красивенько зафиналить.
― Договоришься когда-нибудь.
― Боюсь-боюсь-боюсь, ― сарказм, понятное дело, хотя, вообще-то, стоило бы опасаться. Так-то меня от его причуд ограждает лишь стеклянная дверь. Может, мышеловок по балкону разбросать? Для надежности? ― Тапок-то мой обещанный где? ― спрашиваю просто так, чтоб сменить тему, но заведя руку за водительское кресло, из заднего кармашка... РЕАЛЬНО достают мой тапок с мордой панды. ― Да ладно. Ты с ним на самом деле попёрся через половину Москвы?! Веник тоже прихватил?
― Нет. Его не брал.
― Почему? Он так-то тоже нужен.
― Что, летать на шабаши больше не на чем? Была же вроде швабра.
― Очень смешно.
― Да ладно. Будем откровенны, шутка на троечку.
На единицу с минусом, я бы сказала, но решаю промолчать. Собственно, без обоюдного поддержания диалога познавательная беседа сходит на нет. Остаток пути едем молча, включив фоном радио.
В том же молчании заезжаем во двор дома, втыкиваясь на свободное место. Выхожу первой, собираясь вручить закемарившего котёнка обратно владельцу и, так и быть, поблагодарить за то, что тот подработал таксистом, но недоумённо замираю, заметив знакомый минивен и не менее знакомого мужчину, достающего из багажника пакеты.
― Папа?
И правда. Папа с мамой.
― Привет, дорогая, ― последняя летит целоваться. ― Я уж думала, что случилось. Лизе звоню, не отвечает. Тебе звоню, не отвечаешь. А ключей запасных у нас нет, не прихватили.
― Ой, да. У меня ж на беззвучном. Перед экзаменом отключала. А вы тут... как?
― Как группа поддержки с тортиком, ― папа шустреньким колобочком подкатывает к нам с двумя большущими пакетищами. Такой смешной он. И раздобревший. Пузико, кажется, округлилось ещё больше. Ежедневные шашлыки никому на пользу не идут, а он в их готовке профи. ― Одну поздравить с сессией, другую пожалеть и слёзы подтереть. Этот Ваня мне никогда не нравился.
― Да тебе никто не нравился.
― Это да. А потому что нечего на девочек моих зариться кому попало.
― Не слушай его, ― отмахивается мама. ― Мы вообще-то не планировали без приглашения приезжать, но были неподалёку, вот и решили заскочить. В магазин заехали, немного прикупили, а то знаю я вас: в холодильнике шаром покати. Или мы не вовремя? Это что за милое создание? ― ну вот, котика, наконец, примечают. ― Не боишься, что с Зевсом не поладят?
― А? А, не. Это не мой. Это его, ― киваю в сторону Булата, как раз идущего к нам... и размахивающего моим тапком. Который я забыла в пассажирской дверце.
― Ты не Золушка, а растяпа. Хочешь подарить мне его как сувенир, так и скажи. Обычно девчонки нижнее бельё дарят, но мы другой фетиш намутим, так и быть, ― он замирает рядом, переглядываясь с родителями. ― Здрасте.
― Здрасте, здрасте, ― ох уж этот хитрый мамин прищур, в котором так и читается: ага, я всё поняла.
― Это, если что, сосед. Через стенку, ― сознаюсь с таким пристыженным видом, будто самолично в этом виновата.
― Булат, ― тот с готовностью протягивает ладонь напрягшемуся отцу. Шуточка с нижним бельём явно оказалась лишней.
― Виктор Петрович, ― всё же обмениваются они рукопожатием.
― Викторовна, значит. Я угадал!
