Драматург, который смеётся. КнигаSOSмехом - страница 9

Даже не знаю, как вам в этом сознаться… В общем, вы читаете сейчас человека, который никогда в жизни не произнёс ни одного матерного слова. Ни одного. Никогда. Я просто органически не переношу мат. Ну то есть для меня слово, которое на «х» начинается, а на «й» заканчивается, – это не слово, а разнообразие слов: «Хюндай», «хороший», «Хемингуэй». В моей личной шкале оскорблений «козёл» – это страшное ругательство, а «гад» – потолок грязной брани.

Понимаете весь масштаб катастрофы, да? Моё заявление «он её оскорбил» лингвистическую экспертизу вообще не устроило. Ей важно, какими именно словами «он её оскорбил», потому что иск рассматривается по поводу унижения чести и достоинства, и слова, которые я должна была произнести, призваны были определить: унизили и честь и достоинство или только честь, а достоинство не обиделось.

В кабинете, где дают показания, сидели люди в форме: один спрашивал, второй записывал, третий тихонечко, а потом всё громче и громче подвывал. Диалог наш выглядел примерно так:

– Сначала он назвал её на букву «п», та в ответ обозвала его тоже на букву «п»…

– Яна Юрьевна, ну в самом деле… Как нам понять, кто какое слово на «п» использовал?

– Очень просто. Первое «п» было существительным первого склонения единственного числа. Два слога. А второе – глагол второго лица единственного числа в повелительном наклонении. Тоже два слога…

Допрашивающий обхватил голову руками: либо горько сожалел, что плохо изучал грамматику в школе, либо был в шоке от того, как грязно обзывали друг друга фигуранты дела… Не знаю. А я продолжила добивать:

– И он тогда сразу и на «е» её назвал, и на «о», и традиционно.

– На «б»? – уточнил он.

После этой реплики тот человек, который всё время подвывал, – и вовсе взвыл, сказал вот то самое слово на букву «б», вышел из кабинета и больше не вернулся.

…А вчера Филипп пришёл из школы и говорит:

– Мама, возле спортзала старшеклассники написали нехорошее слово.

– Какое?

– Я таких слов не произношу.

– Ну хоть на какую букву?

– На «х» начинается, на «й» заканчивается, и это не твой Хемингуэй, мама…

Папа наш в этом месте дипломатично вышел – как тот полицейский. С той лишь разницей, что традиционного слова на «б» не произнёс: зачем ему проблемы и наша богатая грязная брань?

Мои родители познакомились в реанимации. Папа – хирург, мама – анестезистка. А я у них явно не получилась. Потому что чтобы меня нокаутировать – меня не надо ни бить, ни пришибать кирпичом – достаточно просто презентовать мне белый халат, шприц и каплю крови. Сразу шок и обморок. Что самое ужасное, и скорую не вызовешь, потому что, если я очнусь и увижу перед собой врача с чемоданчиком, – упаду обратно. И так по кругу.

Когда на уроке ОБЖ учитель спросил, что делать, если у вас случился открытый перелом, моя одноклассница ответила: «Главное, оказаться в этот момент не с Яной. Потому что она грохнется в обморок, и нам с открытым переломом придётся приводить её в чувство».

А какой непоправимый ущерб я, будучи беременной, нанесла частной клинике, которой единственный раз удалось взять у меня кровь из вены! Клиника потеряла не менее пятнадцать клиентов: именно столько сидело в коридоре и именно стольких не оказалось в коридоре, когда я вышла из лаборатории после часового сольного концерта. У докторов визуально прибавилось несколько десятков седых волос, особенно у той, которая сказала: «Сейчас мы наберём вашей КРОВУШКИ, это не больно и быстро». Про не больно и быстро я уже не услышала: слóва «кровушка» было вполне достаточно, чтобы брыкнуться в обморок. За время сдачи моей кровушки муж похудел на 3 килограмма, а за каплю этой кровушки успел наобещать мне столько, что у нас теперь истинная «кровная связь» (расплачивается до сих пор). Доктор сказал забить на все скрининги, потому что нет для ребёнка большего шока, чем он испытал в течение этого часа.