Драмы - страница 3

Так живет поэт.

На каждое движение жизни он откликается своей скорбью и радостью, своей нежностью и своей жаждой познания. Особенно тесны узы, соединяющие его с природой. Он ощущает ее всеми своими чувствами.

В драматическом отрывке («Смерть Тициана») Гофмансталь поет дифирамб южной жаркой ночи. Ночь не спит, она вместе с человеком вслушивается в шорохи великой тьмы, она ласкает лицо прикосновением теплой руки, она дышит, раскинувшись от зноя, в ее шепоте слышно дрожание звуков флейты.

В «Женщине в окне» весь монолог мадонны Дианоры есть картина слияния души человека с природою, с южным солнечным днем, который царственно блистает, потом гаснет и умирает за виноградными холмами.

Такое же яркое ощущение полноты бытия дает искусство. Безумец Клавдио в своем обожании искусства доходит даже до забвения живой жизни. Искусство спасает из бездны Витторию («Авантюрист»), становится ее оплотом, учит понимать жизнь:

…мы создаем

Волшебный и незримый остров жизни

С блаженными и легкими садами,

С плывущими обрывами забвенья,

И, может быть, однажды остров этот

В вечерней грезе проплывет над нами

В сиянье золотом, и мы к нему

Подымем руки…

Страстная любовь к жизни звучит в стихотворении Гофмансталя «Пережитое». В этих стихах свойственное ему уменье передавать неуловимое и туманное достигает высочайшего совершенства.

Дыханьем сероватым серебрилась

Долина сумерек, как будто месяц

Сквозь тучи светился. Но то была

Не ночь. С дыханьем серебристо-серым

Долины темной медленно сливалось

Теченье моей сумеречной мысли,

И тихо погрузился я в прозрачность

Туманной зыби, и покинул жизнь.

Какие там растения сплетались,

С цветами темно-рдеющими! Чаща

Горела и мерцала теплым светом

Огнем топазов желтых. Было все

Наполнено глубоким нарастаньем

Печальной музыки. И понял я —

Не знаю как, но ясно понимал я —

Что это смерть. Смерть превратилась в звуки.

Могучей, темно-рдеющей печали

И сладости, которые сродни

Исканью глубочайшему… Но странно!

Невыразимая тоска о жизни

В моей душе заплакала беззвучно,

Заплакала, как плачет человек,

Плывущий по темнеющим волнам

В вечерний час на странном корабле

С огромными морскими парусами, —

Плывущий мимо города родного.

Он видит улицы, он слышит шум

Фонтанов, дышит запахом сирени,

Себя ребенком видит вновь, стоящим

На берегу с пугливыми глазами,

Готовыми заплакать, – видит он,

Как светится раскрытое окно

В той комнате, где жил он, но огромный

Чужой корабль его уносит дальше,

По морю синему скользит беззвучно

На желтых исполинских парусах.

Благоговейной любовью к жизни проникнут монолог «Юноша и паук». «Я окружен великой жизнью, одинаковое опьянение сближает меня с дальними звездами», – говорит юноша, стоя у раскрытого окна в лунную ночь. Внезапно он замечает паука, который схватил добычу. Юноша отступает: «Злое животное! смерть!..» Чудная цепь великих грез обрывается, всемирная бездна становится пустынею.

Монолог оканчивается примирением с жизнью, хотя и скрывающей в себе страшные противоречия, но все же чудесной и необъятной.

«За блеском наших тканей, – говорит Зобеида, —

Таятся истинные нити жизни:

Ее основа – мрак.

Повсюду смерть. Ее мы прикрываем

Словами, взглядами, потом обман

Сейчас же забываем, будто дети,

Которые не помнят, где что спрячут…»

Клавдио леденеет в безумном ужасе, увидев пришедшую за ним Смерть. Он падает, слабея, он молит пощадить его молодую жизнь.

Но смерть не всегда бывает ужасна. Она является иногда откровением нового, высшего понимания жизни (

Назад Вперед