Драмы - страница 7



»).

Развязка действия наступает чрезвычайно быстро, она как бы налетает нежданно и захватывает героев врасплох. Но ее неизбежность была заранее намечена поэтом в лирических монологах. Драма дана в душевном состоянии героев, судьбе принадлежит только последний удар, которым обрываются еще звенящие струны души.

Проза Гофмансталя в его коротких статьях по вопросам искусства так же оригинальна и изящна, как язык его стихов. Он отделывает свои очерки и превращает их, в свою очередь, в произведения искусства. В них он разрабатывает свои эстетические взгляды с необычайной тонкостью и во всеоружии знания в области всемирной литературы.

Смерть Тициана

ДРАМАТИЧЕСКИЙ ОТРЫВОК

Поставлен в 19 01 году в Мюнхене на торжестве в память умершего Арнольда Бёклина.

DRAMATIS PERSONAE:

Пролог.

Филиппо Помпонио Вечеллио, называемый Тицианелло, сын великого художника.

Джокондо.

Дезидерио.

Джанино, юноша восемнадцати лет, замечательной красоты.

Батиста.

Антонио.

Парис.

Лавиния, одна из дочерей великого художника.

Кассандра.

Лиза.


Действие в 1576 году, когда Тициан умирал девяносто девяти лет от роду.

Спущен гобеленовый занавес. В просцениуме стоит на низкой колонне бюст Бёклина. У подножия корзина с цветами и цветущими ветвями.

При последних звуках симфонии входит Пролог, за ним его слуги с факелами.

Пролог – юноша в венецианском костюме, он весь в черном, в трауре.

Пролог. Теперь молчите, звуки! Я хочу
Здесь жалобу свою излить о том,
О ком я плакать должен прежде всех!
Я молод, говорить хочу за тех,
В ком молодость играет в эти дни!
И тот, чей бюст взирает на меня,
Был драгоценный друг моей души,
Он был мне нужен в этой темноте!
Как лебедь, радостно спеша, плывет
И корм берет из белых рук наяды,
Так я склонялся в темные часы
К его рукам за пищею желанной —
За грезами глубокими души.
Лишь этими цветущими ветвями
Мне украшать твой образ дорогой?
Но ты преобразил передо мной
Весь мир кругом, ты блеском превзошел
Блистанье всех цветов и всех ветвей!
И, опьяненный, я бросался ниц
И чувствовал, как предо мной роняла
Свои одежды чудная природа!
Мой друг! я не пошлю герольдов, – имя
Твое вещать везде на перекрестках,
Как делают по смерти короля:
Наследнику он оставляет славу
Свою, и камню гробовому – имя.
Но ты, волшебник, не совсем исчез!
Ушел твой облик видимый, а ты
Витаешь всюду, жду я каждый миг —
Над бездной не поднимутся ли вдруг
Из волн ночных нездешние глаза
С бессмертною, таинственною силой?..
Не кроется ли волосатый фавн
За чащею, увитою плющом?..
Я верить не могу, что я – один,
Среди цветов, деревьев и камней,
Которые молчат под этим небом,
Где облака плывут: возможно, право,
Что существо воздушней Ариэля
За мною вьется! Знаю, заключен
Союз волшебный был между тобою
И существами многими, и луг
В весенний день дарил тебя улыбкой,
Как женщина любовника дарит,
Проснувшись утром после страстной ночи.
Хотел я смерть оплакивать твою —
Но радостью уста мои ликуют!
Итак, мне не годится здесь стоять.
Жезлом я троекратно постучу,
Виденьями наполню эту сцену
И отягчу их ношею печали,
Чтоб каждый здесь заплакал, размышляя,
Как много скорби к нашим всем делам
Примешано.
Пусть это представленье
Как в зеркале покажет вам печали
Тревожного и темного мгновенья.
Художнику великому хвалу
Услышите из уст воскресших теней.

Уходит, за ним слуги с факелами. Просцениум погружается в темноту. Снова звучит симфония.

Бюст Бёклина исчезает.

Затем слышится троекратный удар жезлом. Гобеленовый занавес раздвигается, открывается сцена.