Древняя книга. Преображение уже началось - страница 39

Её интересы менялись, она увлекалась теперь шитьём и рисованием. Прошёл один год, ничего не забывалось, но душевная боль притупилась. Мавриника пошла покататься на лодке. Она так часто делала: сядет в лодку и рисует свои модели платьев – тогда к ней приходило вдохновение. Озеро плавно покачивало её судёнышко, это не мешало ровному скольжению угля по белой плиточке. Она наклонилась к воде, чтобы посмотреть на своё отражение. Рябь воды искажала черты её лица, и шрамов было не видно, это ободряло её. Она наклонилась ещё ниже, и лодка перевернулась. Неожиданность, волнения по поводу погибающих творений первого модельерства и лодка, зацепившаяся за платье, способствовали погружению Мавриники ближе ко дну. Но с берега её случайно увидел некий парень по имени Далст. Он здорово плавал. В момент он уже был возле неё, отцепил от лодки и вытащил на берег. Она не успела нахлебаться воды и поблагодарила спасителя. Потом заволновалась о своих рисунках:

– Как жаль, что их не вернуть, – сказала она.

– Чего не вернуть? – поинтересовался паренёк.

– Да, так. А можно ли узнать имя моего спасителя? – спросила Мавриника.

– Я – Далст. А как ваше имя? – ответил тот.

– Мавриника, я дочка Дувмата. Как хорошо, что вы здесь оказались.

– А я гулял, вдруг вижу, лодка переворачивается, и не стал терять времени.

Он отвёл её домой, пообещав завтра проведать. Назавтра он ранним утром стоял в дверях дома Дувмата с красивой лилией и тремя плиточками, на которых были изображены модели платьев. Мавриника была очень рада спасённым из воды плиткам и польщена подаренной лилией. Но лучше всего то, что он всё-таки пришёл.

Скажем несколько слов о Далсте. Это смелый и сильный парень из рядов макечи. Он отличался не внешней красотой, но красотой души, он был спокоен и романтичен. Возможно, поэтому у него ещё не было девушки. Он был очень тактичен, и, заметьте, никогда не спросит у Мавриники о происхождении шрамов на лице. Ведь, несмотря на них, она запала ему в душу. Он видел прекраснейшие глаза и улыбку, стройное тело и угадывал внутренне богатую натуру. Он прозревал в ней борьбу между циничной эгоисткой и милосердной святошей. Да, он полюбил её, как никого не любил.

А что она? Уже полгода они были знакомы. И полтора года шрамы не отпускали её. Свои ценности она поменяла. В любви для неё стало важно чувство, а не инстинкт. В Далсте она видела надёжного друга. Однажды она спросила его о его кольце: раз он макечи, то пусть покажет свою реликвию ей.

– Прости, Мавриника, но я не могу, оно уже давно пропало. Помнишь больше года назад, в Пусторе на площади была ярмарка, когда палестинские торговцы привозили свои товары: ковры там, ещё что-то. В тот день утром я ещё видел его в последний раз, на следующий день оно пропало, может, соскочило.

– А какое оно было, расскажи? – умоляла Мавриника.

– Кольцо, понятное дело, обычное, а, вот, камешек разолита был огранён в виде маски, – отвечал он.

– А что это означало? – не отставала она.

– Отец говорил, что пусть маска моя будет только в кольце, но никогда не на лице или того хуже на сердце. И никто не смеет назвать меня двуличным, никогда не ищи в моих словах скрытого смысла. Я не притворяюсь и не лгу. Никому не лгу: ни себе и тем более ни тебе.

– Почему «тем более»? – с улыбкой проговорила Мавриника.

Далст замешкался, но сказал правду:

– Ты очень дорога мне, Мавриника. Я не собирался пока говорить этого, но я тебя люблю, прекрасная Мавриника, я не прошу ничего взамен. Просто не разрушай того, что есть у нас.