Что ж, раз мои новые знакомые представились, они имели право рассчитывать на ответную вежливость… И я уже открыл рот, чтобы назваться, как вдруг запнулся. Я абсолютно не понимал, что происходит, и все же почувствовал – «Иван Меньшов» прозвучит здесь так же нелепо, как любое из сарацинских имен. А в следующую секунду мой взбесившийся язык, каким-то образом получивший способность небрежно ронять чужеземные слова, как русские, уже выдал:
– Джон Литтл!
Ей-богу, уж лучше бы я назвался Абу Али ибн Чьим-то!
Мой ответ встретили раскаты дружного хохота, некоторые парни принялись от избытка веселья колотить друг друга по спинам. Думаю, их рассмешило несоответствие моего роста и имени, которым я назвался. Конечно, когда в тебе метр девяносто и у тебя соответствующая ширина плеч, имя «Маленький» не очень-то тебе подходит.
Не смеялся только Дикон Барсук. Он был в этой странной компании самым старшим и единственным бородачом; бородка добавляла ему солидности, и он, похоже, вообще не умел смеяться.
– Это который же Джон Литтл? – въедливо поинтересовался он. – Я знавал старого Вилла Литтла из Менсфилда. Его младшего сына бросили в тюрьму за недоимки, а старший отправился с Ричардом Ли в Палестину, и с тех пор о нем нет ни слуху ни духу. Ты не из менсфилдовских Литтлов будешь? Нет, навряд ли, я не помню среди их родни такого верзилы… А то еще был Джордж Литтл, овечий пастух из Хетерсейджа. Он не заплатил вовремя пеню за овец, и его…
Мне стало ясно, что если я не прерву Дикона, его воспоминания о Литтлах будут длиться еще очень-очень долго.
– Нет! Я не из Менсфилда! И не из Хетерсейджа! Я из…
Мать честная, ну что я могу сказать? Из Петербурга? Из России?
– Если ты не из менсфилдовских Литтлов и не из хетерсейджевских, тогда из которых же? – продолжал допытываться Дикон.
Я снова взялся за голову, на этот раз нащупав вторую здоровенную шишку – на затылке. Памятка о столкновении с валуном. А зануда Дикон в третий раз осведомился, из которых же я Литтлов – и ответа ждал не только он один…
И не только на обветренном грубом лице Барсука отразилось огромное удивление, когда я наконец пробормотал:
– Я… не помню…
Мой затылок запульсировал дергающей болью – не иначе, как под черепом в страшных судорогах агонизировал здравый смысл.
Дело было не в том, откуда я. Дело было в том…
Я бросил по сторонам еще один загнанный взгляд, и у меня наконец-то вырвался давным-давно заготовленный вопрос:
– Где я?!
Удивление стало всеобщим.
– Ого! Похоже, ты слишком крепко стукнул его по голове, Робин!
Мой недавний противник нахмурился, теребя рог у пояса.
– Неужто ты и вправду не помнишь, откуда ты родом и где ты? У тебя что, отшибло память? Ты в Шервудском лесу, приятель. В пяти милях от Ноттингема.
Я тупо уставился на него, из последних сил надеясь, что это глупая шутка.
– В Шервудском лесу?!
– Да, – он пристально вгляделся в мое лицо и решил: – Думаю, тебе не мешает выпить. На празднике в Руттерфорде всегда бывает вволю отличного эля. Мы идем сейчас в Руттерфорд, если хочешь – пошли с нами. Может, встретишь там знакомцев и вспомнишь, откуда ты, а нет – так хоть повеселишься! Vinum loetificat cor hominis[1], как говорит брат Тук…
Мой здравый смысл испустил предсмертный взвизг, когда части мозаики вдруг начали быстро укладываться на места.
– Брат Тук… Шервудский лес… Робин Локсли… Робин Гуд?!
– Да, некоторые зовут меня и так. Что, ты все-таки вспомнил?..
