– Куда мы едем?
– В дикие земли, – ответил Сантариал, и фаэтон, покорный его воле, развернулся и покатил навстречу надвигающейся ночи, оставив позади шикарный морской закат.
И всё же закат был настолько выразителен, что Лотос долго не мог оторвать глаз от зеркала заднего вида, где полыхало малиново-багровое пламя в раме свинцово-сиреневых облаков. Раньше он никогда не бывал на море и не представлял всей первобытной мощи этой стихии, не представлял, что где-то может быть столько воды, отражающей небо. Поэтому, когда гигант, наконец, посмотрел вперёд, то был поражён: широкая равнина с цепью гор на горизонте сократилась настолько, что у подножия проступила полоса леса, окаймлявшая гряду.
Они действительно ехали очень быстро, главным образом потому, что Сантариал в совершенстве освоил этот способ перемещения в пространстве. Фаэтон слушался его так, будто они были одним целым, и это не могло не восхищать Лотоса, который уже понял, насколько техника у архаиков капризна и предубеждена по отношению к любому, кто дерзает ею управлять. Из них троих Сантариал был единственным, кто получал откровенное наслаждение от поездки.
Наплывавший на них горный массив носил звучное имя Дракона и действительно напоминал рептилию, припавшую к земле и поднявшую гребень. Ночь наступала постепенно, исподтишка, захватывая территорию с методичностью опытного воина. Верх фаэтона был откинут, и сумерки принесли с собою свежесть и ароматы ночных цветов. Несмотря на сгущавшуюся тьму, лес был чётко виден и Лотос вскоре понял, почему: стволы и кроны деревьев светились своим собственным светом – бледно-фиолетовым, обволакивающим и призрачным.
От такого открытия мурашки снова пошли гулять по коже Лотоса, а его голова сама собой втянулась в плечи.
– Это лес Забвения, – произнёс Сантариал. – Один из последних девственных лесов Немира.
– Даже будь он самым распоследним, я бы не плакал, – скривился Нандоло. – Какой-то замогильный у него вид.
– Это лишь твоё впечатление.
Между тем Лотос буквально впился взглядом в панораму, детали которой всё больше прорисовывались, мозаично складываясь в действительно впечатляющее, волшебное зрелище. Робость постепенно уходила, уступая место первобытному восхищению. Спустя четверть часа фаэтон легко вошёл под лесной полог, нарушив светом фар привычную геометрию теней, и словно окунулся в сказку, главными героями которой выступали деревья – молчаливые и бережные хранители прошлого. Стволы местных исполинов были мощными, кора на них бугрилась, и чудилось, что на деревьях выступают тысячи пузырьков. Они стояли на некотором расстоянии друг от друга, точно солдаты в боевом построении, а между ними разросся путаный кустарник, над которым кружили ночные мотыльки. Отражая свет зеркальными крылышками, они напоминали искры – лёгкие холодные искры, что не гаснут на подлёте к земле…
Это слишком мало напоминало реальность и слишком походило на декорации – и тут Лотос вспомнил, что ему всё это напоминало.
Гастроли Эльнского королевского театра. Единственные в его жизни.
Фантасмагорическая пьеса о том Немире, которого больше не было…
Сантариал выключил мотор и повернулся к Лотосу с таким видом, словно намеревался сообщить крайне интересную новость. К удивлению гиганта, в руках Сантариала будто по волшебству появился предмет, похожий на длинный металлический цилиндр с выступами по краям, напоминающими рыбьи жабры.
