Сердце Друсса сжалось при воспоминании об этих тихих словах. Он поймал за руку проходившую мимо служанку.
– Есть у вас лентрийское красное?
– Сейчас принесу кубок.
– Неси кувшин.
Он пил, пока чувства не притупились и мысли не смешались в голове. Он вспомнил, как сломал Аларину челюсть и как после набега тащил тело Аларина в зал собраний. Его ударили копьем в спину, и древко переломилось. Глаза у него были открыты. У многих мертвых глаза остаются открытыми… и они обвиняют.
«Почему ты жив, а мы мертвы? – будто спрашивают они. – У нас тоже были семьи, были свои надежды и мечты. Как же вышло, что ты пережил нас?»
– Еще вина! – взревел Друсс, и девушка с волосами цвета меда склонилась над ним.
– Сдается мне, вам хватит, сударь. Вы и так уж целую четверть выпили.
– У всех глаза были открыты. У старух, у детей. Дети всего хуже. Что это за человек, если он способен убить ребенка?
– Шли бы вы домой, сударь, да ложились бы спать.
– Домой? – горько рассмеялся Друсс. – К мертвецам, что ли? А что я им скажу? Кузница остыла, и хлебом больше не пахнет, и детского смеха не слышно. Только глаза. Нет, теперь уж и глаз нет – только пепел.
– Мы слышали, на севере разорили одну деревню. Вы оттуда?
– Принеси мне еще вина, девушка. Мне от него легче.
– Вино – ложный друг, сударь, – шепнула она.
– У меня больше нет друзей.
К ним подошел крепкий мужчина в кожаном переднике и спросил:
– Чего он хочет?
– Еще вина, хозяин.
– Так принеси, если у него есть чем заплатить.
Друсс выудил из кошелька на боку одну из шести серебряных монет, которые дал ему Шадак, и бросил трактирщику.
– Подай ему! – приказал девушке трактирщик.
Прибыл второй кувшин. Друсс выпил его и тяжело поднялся на ноги. Он хотел надеть шлем, но тот выскользнул из рук и покатился на пол. Друсс нагнулся за ним и стукнулся лбом о край стола.
– Дайте-ка я помогу вам, сударь, – сказала светловолосая служанка. Она подняла шлем и осторожно надела его на Друсса.
– Спасибо, – медленно выговорил он и дал ей еще одну монету. – Это… за твою доброту.
– У меня на дворе есть комнатка, сударь, – вторая дверь от конюшни. Она не заперта – можете отдохнуть там, если хотите.
Друсс взял топор, но и его выронил, и лезвие вонзилось в пол.
– Ступайте поспите, сударь. Я принесу вам ваше оружие.
Друсс кивнул и поплелся к двери.
Он вышел на меркнущий солнечный свет. В животе бурлило. Кто-то слева обратился к нему с вопросом. Друсс хотел повернуться, упал, и они оба повалились на стену. Друсс, держась за плечо другого, попытался выпрямиться и услышал позади топот ног, а потом крик. Длинный кинжал со звоном упал на пол, а его владелец застыл, как-то странно вскинув руку. Друсс заморгал: запястье этого человека было пригвождено к двери таверны метко брошенным ножом.
Послышался шорох вынимаемых из ножен мечей.
– Защищайся, болван! – крикнул кто-то.
Увидев перед собой человека с мечом, Друсс загородился рукой и правым кулаком двинул его в подбородок. Нападавший упал как подкошенный. Обернувшись ко второму противнику, Друсс потерял равновесие, но и враг, взмахнув мечом, лишился стойкости. Друсс подсек его ногой и повалил. Потом приподнялся на колени, сгреб врага за волосы, притянул к себе и стукнул головой по носу. Тот обмяк, потеряв сознание, и Друсс отпустил его.
Кто-то подошел, и Друсс узнал молодого поэта.
– Боги, как разит от тебя дешевым пойлом, – сказал Зибен.
– Это кто? – пробормотал Друсс, глядя мутными глазами на человека, пришпиленного к двери.
