Читать онлайн Александр Матюхин - Дружище

– Вы с этим, верно, еще не сталкивались, – пояснила Алиса. -

Но когда вам придется превращаться в куколку,

а потом в бабочку, вам это тоже покажется странным.

Л. Кэрролл «Алиса в стране чудес»

1. Активная фаза

Женщина окликнула Игната, когда тот шёл от детской площадки в сторону подъезда.

– Мальчик, мальчик! – она запыхалась, подбегая к нему. – Мальчик, привет! Ты из нашего дома, так ведь?

У женщины были яркие красные губы, а ещё слишком много пудры на лице, которая местами собралась катышками и забилась в морщинки под веками.

Игнат остановился, прижав к груди планшет с мультфильмами. Кивнул. Возле подъезда было не страшно. Вон окна квартиры – кухня и комната – почти наверняка оттуда сейчас выглядывает папа и всё видит. К тому же женщина не походила на маньячку или, там, наркоманку. Подумаешь, слегка взволнована.

– Какая удача, что я тебя встретила! – сообщила она, торопливо роясь в сумочке. – Я на четвёртом живу, сто сорок седьмая квартира! Без лифта можно подняться. Мы соседи, получается. Ольга, Ольга я. Это замечательно. Предельно замечательно, мальчик!

Женщина заулыбалась, обнажая белые зубы с мелкими пятнышками губной помады. Протянула Игнату руку. На раскрытой ладони лежали три слипшиеся мармеладки в форме червяков.

– Держи, подарок за знакомство! Соседи всегда друг другу что-то дарят, ты знал? Сначала я тебе, потом ты мне.

Игнат осторожно взял одного червячка, засунул в рот. Потрескавшиеся губы всё ещё ныли, хоть мама и смазала их с утра вазелином. В горле болело, но боль ещё не достигла своего пика, не дозрела окончательно. А, значит, сладости не запрещены. Хотя, признаться, он больше любил шоколад.

– Клубничные, – выдохнула женщина. – У меня много вкусов есть в квартире. Хочешь, сходим, я дам. Разные лежат, давно уже.

Вокруг глаз у неё, заметил Игнат, набухли плохо скрываемые синяки. Да и сами глаза были раскрасневшиеся, уставшие. Игнат хорошо знал эту красноту – папа после долгих отъездов возвращался с точно такими же глазами, капал себе что-то, потом ходил с платком и вытирал слёзы. Как-то бросил мимолётом, что в последние годы слишком много пыли вокруг. На дорогах, в полях, в городах, везде. Никуда от неё не деться. Поэтому надо беречь глаза, чтоб не ослепнуть раньше времени.

(Не бери в голову, ты всё равно не запомнишь)

– Давно переехали? – спросила женщина. – Я такого славного мальчика ни разу здесь не видела. Что у тебя с губами? Отморозил? А ты на каком этаже живешь?

Игнат молча жевал мармеладку, пока она сама собой как-то не проглотилась. Захотелось ещё.

Не дождавшись ответов, женщина принялась снова рыться в сумке. Два червячка упали к её ногам.

– Сейчас… минутку… я знаю, знаю, милый мальчик, что тебе нужно. Ага. Вот.

Она достала блестящий квадратик с надписью VIZIT и чуть ли не силой втиснула Игнату в ладонь. Потом, цепко перехватив его запястье, потащила мальчика к подъезду.

– Вам всегда нужны презервативы, я знаю, – бормотала женщина. – Одно и то же, одно и то же.

Лицо растянулось в неприятной улыбке, на переносице собрались капли пота.

– Что тебе ещё нужно, мальчик? Презики есть, мармеладок дам. Потискать тебя, в щёчку поцеловать или что? Сколько тебе? Девять? Семнадцать? Взрослый уже, чтобы в щёчки целоваться. Мужик почти. Пойдём!

Он бросил последний взгляд на окна квартиры и зашёл следом за женщиной в подъезд. Внутри было прохладно, а ещё пахло то ли сырой рыбой, то ли тухлыми овощами, не понять. Почтовые ящики вдоль стены напоминали редкие зубы уличного хулигана.

У лифта разбили бутылку, и её осколки блестели в мутном высохшем пятне.

– Пешком поднимемся, – решила женщина, подталкивая Игната в спину. Голос её изменился, стал писклявым с хрипотцой. – Отвратительный дом у нас. Куда ни плюнь – одни наркоманы и извращенцы. На третьем этаже рабов держат, а они орут по ночам, скребут ногтями стены. Зря вы сюда приехали, мальчик. Нечего вам тут делать.

Игнат и сам догадывался. Если бы не чёртово колесо, он бы остался дома.

Женщина, гремя ключами, открыла дверь в квартиру на четвертом этаже и пропустила Игната в узкий пыльный коридор. Всё тут было завалено вещами. На полу скорчились драные куртки и выцветшие пальто, на вешалке извивались шарфы, обувница исчезла под горкой сложенных сумок, мешков и пакетов.

– Проходи, не задерживайся, – буркнула женщина, вытряхивая тощее тело из бесформенного балахона. Оказалось, что на женщине надет домашний халат, в катышках, затёртых цветов. – Туда, в гостиную, умница, умница!

Едва прикрыв входную дверь, женщина заторопилась. Она обогнала Игната, начала метаться от шкафа к тумбочке, от телевизора к книжным полкам, от журнального столика к старому креслу, переставляя, перебирая вещи – бессмысленно, но с каким-то внутренним азартом и одержимостью. Игнат застыл в дверях, не зная, что делать дальше. Он увидел на столике у пустого аквариума миску с мармеладками, направился туда.

– Да, да, мальчик, это всё твоё, бери, пользуйся! – взвизгнула женщина, размахивая руками, точно собиралась взлететь. – Вы же всегда пользуетесь, во всём пользуетесь! Давай, начинай!

Она задёрнула шторы, включила белёсый свет и вдруг чуть ли не рывком содрала с себя халат. Игнат поперхнулся апельсиновым вкусом «червячка».

Тело у женщины было старое, изношенное – в морщинах и синяках, с зигзагами пухлых вен. Вокруг пупка расплылась татуировка – светло-синяя роза. Стебель убегал вниз и терялся в седых волосиках между ног.

– Пользуйся, мальчик! – простонала женщина, отчаянно размазывая пудру по щекам. – Сделай так, как вы всегда со мной делали! Мне нужно, чтобы ты подошёл и взял. Маленькими ручками, пальчиками, язычком, ну? Давай же, давай. Я знаю, ты можешь. Мальчики, вы такие милые, мои мальчики. В вас нет греха, вы в этом мире самые… самые…

Она подбежала – неожиданно резко – Игнат в ужасе отшатнулся, уронил миску с мармеладками, шлёпнулся на ковёр. От женщины воняло старостью, помада размазалась по подбородку. Женщина протянула руки со скрюченными, отвратительными пальцами и схватила Игната за запястье.

– Потрогай! – пробормотала она, и Игнат понял, что будет дальше. – Потрогай, это же не сложно, а? Пока не загремели молитвы, пока никто не видит, пока не выпорхнули плохие мысли из моей головы! Трогай!

В горле запершило. Дурные слова хотели вырваться наружу. Игнат знал, что не удержится и скажет их, хотя слова эти были под запретом. Папа не обрадуется. Папа даст ремня и заставит читать молитвы.

(Чтоб слов этих я больше не слышал в нашем доме!)

Его рука вытянулась против воли. На запястье точно останутся синяки. Пальцы дотронулись до обвисшей морщинистой груди с огромным бордовым соском. Игнат закрыл глаза и представил, как он катается на чёртовом колесе и ест хрустящий сладкий попкорн.

Когда тёплый и скользкий язык женщины дотронулся до его лица, Игнат открыл рот и закричал.

***

За день до этого от мамы пахло валерьянкой и немножко алкоголем. Она, как обычно, не спала всю ночь и с рассветом пришла в детскую комнату.

– Поднимайся, малыш, пора ехать.

Игнат ночью тоже не хотел спать, он хотел ждать папу, но в кровати было слишком тепло, а мечты о парке развлечений – слишком притягательными. В какой-то момент Игнат закрыл глаза и провалился в тот самый сон, который видел много раз. Во сне он катался на американских горках, стрелял из бластера по пластмассовым пришельцам, поднимался над парком на чёртовом колесе и без конца – до боли в скулах – жевал горячие хот-доги с горчицей. Это был прекрасный сон, в отличие от других, страшных, которые посещали его и заставляли кричать по ночам.

Хорошо, что одни сны забывались, а другие нет.

Шум автомобиля среди ночи лишь немного разбудил. Стену и ковер на полу лизнули огни фар, всё стихло, и Игнат уснул снова…

– Папа говорит, если выйдем через двадцать минут, то успеем до ужасной пробки на въезд в город. Не придётся стоять на жаре.

На улице стояла поздняя весна, с утра было еще холодно, до лёгкого инея на траве, а вот в полдень солнце жарило так, что можно было бегать по двору в одних трусах. Если папа разрешал, конечно.

Мама поцеловала Игната в щеку и вышла из комнаты. Она знала, что Игнат встанет, умоется и будет готов ровно тогда, когда сказали. Золото, а не ребёнок.

Он вышел на крыльцо через десять минут. На улице едва расцвело – бордовая полоска расползалась на горизонте, отгоняя ночь и закрывая звёзды. Воздух стоял свежий, колючий, от него свербело в носу. Двор был покрыт сверкающим инеем, от ворот тянулись две чёрные полосы, исчезающие под автомобилем. У синего «Шевроле» стоял папа и курил, сквозь прищур разглядывая светлеющее небо.

– Привет, – сказал он, не прекращая своего занятия. – Управился вовремя, красавчик!

Игнат справился бы ещё быстрее, но один носок предательски потерялся, пришлось искать его по углам детской. С носками всегда так.

Тихо урчал мотор. Из автомобиля доносилась музыка. Она была к месту, сливалась со звенящей утренней тишиной, растекалась по пустому двору, за забор, уплывала в поле, к веренице электрических столбов, к теплицам, болотам, к ржавой ключей траве. Музыка придавала безжизненному пейзажу вокруг едва уловимую человечность.

Сколько Игнат себя помнил (а помнил он немного), вокруг были только старые домики какой-то заброшенной деревеньки. Здесь даже дачи никто не строил, на болотах. Не выгодно, как говорил папа, а потом добавлял – уже и поздно, на самом деле.

Игнат торопливо соскочил с крыльца, перепрыгивая через ступеньки, подбежал к автомобилю, забросил на заднее сиденье рюкзак с вещами и следом забрался сам. Какой-то певец с тонким голосом затянул припев.

«Розовые розы, Светке Соколовой»

Музыка была, как говорил папа, архаичной, из прошлого века – то есть вообще из другой жизни, о которой Игнат лишь догадывался, складывая мозаику из старых вещей в доме, черно-белых фотографий и книг с газетами. Не то, чтобы Игнат интересовался, но его привлекали фотографии в потрепанных альбомах. Он любил разглядывать молодую маму в платье, молодого дядю Женю (старшего маминого брата), а ещё бабушек и дедушек. Другая жизнь с этих фотографий как будто проходила без Игната. Время от времени он вспоминал что-то урывками, эпизоды или сцены из прошлого, но они больше всего походили на кино, а Игнат был зрителем, в нём не участвовавшим. Он видел лица, мог описать конкретные места или ситуации, но не более того. Странная штука «память».

Из дома вышла мама. Перекрестившись, закрыла дверь, поправила коврик на крыльце. Она немного суетилась, как казалось Игнату.

– Зачастили, – сказал папа, втаптывая окурок в ребристый иней. – Сколько прошло? Месяца три?

– Пять, и это нормально, вообще-то. Помнишь, был год, когда три раза ездили?

– Не к добру это. Вдруг у него осложнение или ещё что? Надо с Женькой переговорить, он в этом деле лучше разбирается.

Речь шла об Игнатовой болезни горла и о поездках в город. Мама не любила уезжать далеко от дома, ей по душе были тихие бытовые дела, возня в огороде, воспитание Игната. Но иногда вот приходилось, когда у сына воспалялось во рту, под подбородком.

Обнаружив припухлость на шее – фиолетовую, с красноватыми прожилками и взбухшими венами – Игнат назвал её «мешком с дурными словами». Кажется, память блокировала плохие воспоминания об этой болезни, но Игнат всё равно помнил, что каждый раз, как «мешок» начинал воспаляться, родители возили его в город, лечить. Ничего хорошего в этих поездках не было кроме парка аттракционов, хот-догов и вороха разных сладостей, которые покупали родители. Горло драло так, что постоянно хотелось кашлять, выплюнуть колючую гадость. Но лекарства, чтобы избавиться от болезни совсем, не существовало. Это Игнат помнил совершенно точно.