Сразу за переездом начинался промышленный городок, заставленный по обеим сторонам дороги шиномонтажными мастерскими, гаражами, мелкими магазинчиками. Людей здесь было немного, кругом развалились чёрные сугробы, а небо коптилось в дыму.
Игнат вспомнил, что раньше уже спрашивал у родителей, почему они никогда не останавливаются в этом городке. Папа, ухмыляясь, отвечал, что у него сил не хватит пережить тут хотя бы одну ночь. Он рассказывал, как заглянул однажды в неприметное кафе, заказал борщ и картофель с рыбой, а когда у него спросили, хочет ли он водочки или чего-нибудь ещё, ответил, что не пьёт. Сидящие за столиками люди посмотрели на него так, будто готовы были вышвырнуть вон предателя идеалов и сноба.
– Картошка не лезла в горло. Я всё время ждал, что эти люди накинуться на меня и убьют! – хохотал папа. При этом взгляд его настороженно блуждал по пустынным тротуарам.
Впрочем, однажды он проговорился, что в этом городке пытался вылечить Игнату горло, но что-то пошло не так. С тех пор и не останавливаются.
Игнат должен был забыть эту оговорку. Но запомнил до сих пор. Вот ведь странность.
Городок проезжали быстро, почему-то свернув с центральной дороги на узкие улочки и затем вовсе на обочину вдоль леса. А за ним снова начались поля и куцые леса с мелкими, будто пришибленными деревьями, с оврагами, наполненными туманом и с влагой, зависшей в весеннем воздухе и разбивающейся о лобовое стекло.
Игнат вырвал лист из блокнота, написал со знаком вопроса, можно ли ему будет на завтрак кофе, в придачу к хот-догу? Он ведь уже почти взрослый, чтобы пить кофе. В прошлую поездку обещали подумать.
– Я в первый раз попробовал кофе в шесть лет, – неожиданно сказал папа. – Пока никто не видит. Мой отец сварил в турке и ушёл во двор. Я же пробрался на кухню, как форменный шпион, и залпом выпил прямо из турки. Блевал потом полдня. Это же была гуща, без сахара, крепкая, как мой кулак. И голова кружилась так долго, что, кажется, время от времени кружится до сих пор… Но тебе, наверное, можно. Я не знаю. В твоём-то состоянии.
После горячего шоколада Игнат обычно засыпал, а просыпался уже на подъезде к большому городу, когда папа выруливал на многополосные трассы, вклинивался в оживлённое движение и начинал петлять по развязкам и развилкам. Только папа знал, куда они едут. Каждый раз район в городе был новый, неизвестный. Но в одно место заглядывали всегда – придорожное кафе на трассе «У дальнобойщиков».
По утрам парковка пустовала. Папа остановился чуть левее стеклянных витрин, за которыми проглядывались красные диваны, квадратные столики, холодильники с напитками и редкие посетители. Он первым вышел из салона, разминаясь и снова щурясь на яркое солнце. Закурил.
Мама перебралась на заднее сиденье, убрала детский рюкзак и подвинулась ближе к Игнату. В одной руке мама держала маникюрные ножницы, а в другой – йод и пучок ваты.
– Малыш, ты же помнишь, что нельзя делать? – спросила она серьёзно.
Он кивнул.
Не разрешалось говорить, кричать, произносить резкие звуки, способные напрячь горло, расстегивать воротник и снимать тонкий шарф с надписью «Spider-man».
– Малыш, сейчас будет немного больно, – продолжила она, взволнованно моргая. Он почему-то вспомнил, что мама всегда так говорила – и не обманывала. Просто раньше он забывал про боль, а сейчас вот не забыл.
Игнат улыбнулся, положив ладонь маме на плечо. Он готов был потерпеть ради самых лучших дней в жизни и чёртова колеса. Тогда мама поднесла маникюрные ножницы к его губам и начала осторожно срезать старый липкий кусок скотча.
