Доев суп, мы пошли к берегу фотографироваться. По пути домой Маркус и Шона поравнялись с моей «ауди», и Маркус стал рычать мотором.
Брендон с заднего сиденья фыркнул:
– Он хочет соревноваться, что ли?
Через стекло нашей машины я встретилась с взглядом Маркуса из-под козырька бейсболки, и его отвратительная кривая усмешка меня взбесила: он явно считал себя лучше, чем я. Волоски у меня на шее встали дыбом, и я в ответ выжала до отказа свой шестицилиндровый двигатель: я знала, что Маркус обойдет меня, но мне было плевать. Перейдя на механическую коробку передач, я положила пальцы на подрулевые переключатели. В прошлом году отец записал меня в школу вождения при автодроме, где нас гоняли в хвост и в гриву, и Маркусу предстояло узнать, что я действительно умею водить. С подлой ухмылкой он дернул ручной тормоз, и колеса со свистом закрутились.
– Пожалуйста, не надо гонок! – взмолилась Хейли, хватаясь за ручку дверцы.
– То есть ей надо отступить? – фыркнула Кьяра.
А я откинула назад волосы и скомандовала:
– Всем пристегнуться!
Маркус кивнул мне, колеса машин завизжали, оставляя дымные следы, и мы бок о бок вылетели на асфальт.
День для гонок был неподходящий. Пока мы фотографировались, опустился туман, и теперь он парил над дорогой и окутывал деревья. Пришлось включить фары. Когда из-за поворота навстречу нам выехала машина, сердце у меня запрыгало.
– Осторожно! – Грейди напрягся.
Руль перестал меня слушаться, но мне удалось вписаться в поворот и сохранить скорость, не обращая внимание на скачущий пульс. Маркус тоже не отставал.
Встречная машина вильнула между полосами. Несомненно, случится лобовое столкновение или смертельный полет в кювет, если Маркус не сбросит скорость и не перестроится за мной. Однако он рванул вперед, стараясь обогнать нас, но я понизила передачу и погнала «ауди» быстрее, чтобы преградить ему путь.
Всего с несколькими секундами в запасе он втиснулся позади меня, и «тойота» с длинным жалобным гудком пролетела мимо. Я завопила:
– Видели?
– О господи, о господи! – причитала Хейли.
– Ладно, все в порядке, – сказал мне Брендон. – Ты выиграла.
Но Маркус снова вывернул на встречную и опять попытался промчаться мимо меня. У него тоже стоял шестицилиндровый, но мой был новее и быстрее, к тому же с турбиной. Я переключила передачу, вырвалась вперед и, визжа шинами, сделала поворот с заносом на Кровавую стезю. Этот участок шоссе тянулся на девять с половиной километров, и мы пронеслись по нему, борясь за первенство, в то время как повороты благоприятствовали то моему сопернику, то мне.
– Ты слишком гонишь, – заявил Брендон с заднего сиденья.
– Просто продолжай снимать.
На особенно крутом повороте меня отбросило в противоположную сторону.
– Держитесь!
Сидевший рядом брат нарочно медленно дышал, порой закрывал глаза и шевелил губами. Наверно, молился.
– Что ты вытворяешь, Фасолька? – пробормотал он.
– Расслабься, – повторила я, хотя понимала: отец убьет меня, если узнает, что я лихачила на шоссе. Сердце стучало равномерно и сильно.
В ветровом стекле появилась и помчалась нам навстречу еще одна машина. Маркус чуть выставил капот своего «мустанга» перед моим и вильнул ко мне, толкая «ауди» к канаве.
– Обойдешься, – пробормотала я, придвигаясь ближе к нему.
Наши зеркала столкнулись и заискрили.
Однако, бросив быстрый взгляд на Маркуса, я увидела его лицо, которое никогда не забуду: глаза вытаращены, нижняя челюсть напряжена, улыбка блуждающая, словно ему жить надоело или он сбрендил, – и в первый раз за время гонки мне стало по-настоящему страшно. Маркусу, очевидно, было наплевать, что он может умереть, что мы все можем умереть.
