Потом замедленным методом стал материализоваться и параллельно приглядываться к обновляющейся обстановке мира.
Увидев шевелящегося по инерции господина Чена Джу с резонирующей Алефтиной, засмущался как-то по-старорежимному. Огорчённо бросил пачку и отвернулся. Увлёкся окном. Ему неудобно. Он не любит групповух и не любит созерцать без приглашения. Обожает кино, причём инкогнитом – в дырочках скважин. Смотрит, потом расписывает подробно. Держится гордо за спинку кресла.
– Извините, не заметил, – только и смог вымолвить.
Он как будто бы дрожал. Уши его, хоть и имели дымовитую сквозистость, запаздывая от общего процесса возврата в жизнь, заметно покраснели.
Что-то не так в этих программах реал-визуализации. Какую-то хрень подсунули Чену Джу за вполне неприличную сумму с семью нолями.
– Вы вообще-то по адресу? – спрашивает Чен реанимирующегося Куприна, поднимаясь с колен и отгоняя согнувшуюся Лефтину ласковым шлепком по ягодичным полянкам Олеси.
Трусики остались лежать незамеченной веревочкой, окрутившей ножку кресла.
Куприн рухнул в него, придавив туфлёй стринги.
– Во всех Ваших книгах принято стучаться, – незлобным, но вполне справедливым голосом заметил Чен, и стряхнул с коленки раздавленную будто медлящим тараканом папиросу «Чуковская».
– Может, трусы отдадите? – тихо и незлобно спросила Лефтина известного писателя.
Куприн не понял юмора. Сам он сегодня в полосатых трусах до колена (собирался в баскетбол). Он посмотрел кругом и пожал плечами, не произнеся ни слова, а дальше продолжал сидеть как ни в чём.
Чен Джу в последний раз читал Куприна лет этак тридцать-сорок назад, аж с самого детства, потому в гости не ждал, а в лица особ он не помнил.
Частые гости из классики (все гении, – и пошла глупейшая ревность, не совместимая с нормативом) не на шутку его достали.
Навязчивые классики словно соревновались между собой – кто из них больше принесет на жертвенник Чена Джу. Не записываясь в очередь, они приходили и приходили в течение года чуть ли не каждый вечер, брали бесплатные уроки мата. И за бартер, иногда за чёрный оклад довольно-таки чарторно совершали анализаторские акции.
НДС Чен Джу ненавидел как блок сигарет НАТО.
– Лефтинка… уж не от этого ли она…? Или они тут из-за неё… моими процентами смокчут. Выгоню суку, ежели дознаюсь. А обидчика призову… – думал он про каждого нового посетителя. – Уж, как пить дать, призову.
Чен Джу желал бы несколько другого расклада в литературе, побаивался чахоточных, хоть и сострадал им, но был чрезвычайно обеспокоен. Немного ревновал к другим.
– Зачастили, понимаешь. Я не заказывал… точку поставить… там клапан только в эту сторону (это про реинкарнацию) – подремонтировать, чтобы легче туда-сюда шмыгать, или закрыть его насовсем галочкой. Прыжки уже все эти надоели. Полутуземский очертенел. Бросить его, что ли совсем? Лефтине сказать про… она это сумеет. Переправить её туда к этому… Пусть мужичонок повеселится. Сколько можно по порнухам шарить, когда столь живого дебелого кругом! Эх, Лефтина, мне бы годочков десять-двадцать в назад… Молодежь ихняя шустрая – не то, что здесь. – Так он командовал себе и одновременно мечтал о возврате памятных и ушедших под сочный перегной лихих девяностых.
Но, после каждого ухода гостя, Чен тут же забывал поручения. Истории с непрошенными аналитиками, приходящими с готовыми литанализами, а также со своими набросками и правками Ченовских глав, за которые полагалась некоторая мзда, повторялась вновь и вновь бесплатно.
