Итак, плескание ножками – приятная ежевечерняя привычка.
Он не бедная овечка, а настоящий самостоятельный и одинокий, гордый баран не хуже серенького волчишки или котика, гуляющего методом «сам по себе». В бедном, правда, далеко не в золотом, а в седом руне, торчащем из майки с короткими рукавчиками.
Один на капитанском мостике. И некого бодать ответвлениями лба. А они и не выросли, оттого, что давно холост. Холст. Холокост.
Прекрасно!
Нет, громче и во весь каменный пляж:
П Р Е К Р А С Н О!!!
***
Этим вечером Кирьян Егорович плёлся с уличного, а точнее песочного шоу певички Шонк. Народу много: собрались депутаты от всех отелей. А их там тысячи. Множим на плотность. Добавляем праздных озорников, которые не прочь пошалить ножками, повертеть тазиками, погреть икроножные мышцы и размять яички.
Италия, мы гордимся тобой. Мы в ней как масло в гречневой каше. Нами итальянскую родину не испортить. Славься и ты, наше Отечество: ты ширше всех в длину!
Шёл по берегу, маневрируя между толпами шумных, возбуждённых музыкой людей. Прощальные аккорды трепали людям затылки.
К.Е. хрустел раковинами и давил камушки, подбирая лучшие из лучших на память. Ракушки почти бьеннальные. Бес Плат Но! Йес! Да!
Вот и отель.
К.Е. просквозил ресторан, взял пару попутных бутылок и оказался у бассейна.
***
В бассейне плескалась баба. Вернее, БАБИЩЩА! Акула. Русалка – ноги врозь. Вот так повезло. Щас запечатлеет на память.
А годы летят, как птицы летят. Сереет, размягчается память. Впечатлений всё меньше.
К.Е. присел за стол, разъехались ножки пластмассового сиденья, как когда-то лоханулась одна мебельная фирма в Блатнякове, глотнул пивка и устремил взор в классическом направлении. Туда, где колыхалась потенциальная любовь. Рассмотрел. Бабёнка – будто бы так себе. Да и ладно. Трахопорка, сразу видно. Любит извращения. Выжмет из пениса последний сок. Ну дак и что ж? Кургузенькое тельце. Удобней вращать. Хитрая практичная причёска ёжиком. Лишь бы не кололась. Санта Лючия современная, порезанная на цитаты. А он сам поэт.
– Никому не нужная, обиженная жизнью и брошенная мужчинами лесбияночка. – Так сначала подумал К. Е. Ошибочное мнение.
Одна!
– Энергия свежести!
Где ж такое видано!
– Физкультурой надо заниматься: ковать тельце, выкраивать талию, подуменьшить задницу. А вообще и так сойдёт.
Задница отблёскивала радугой брызг, маскируя детали приглаженных выступов и неявных щелей.
Кирьян Егорович шевельнулся, нечаянно тукнул бутылкой об стол.
Акулка отреагировала. На звук повернула тонкослухое головотуловище целиком. Сжала ноги. Раззявила пасть. Прожорливый западный гомосекоммунизм.
Он же – недооформившийся писатель, графоман совсем, может быть, даже и не конченый, поэт в ду'ше поющий, чёрт возьми! Две матерных оперки на счету. Младенчик с бородой.
Сердчишко Кирьяна Егоровича захлестнуло приливом крови. Задёргались коронары. Процент стеноза позволяет: тридцать баллов, ура, можно трахаться и, ой, ритм синусовый, шестьдесят шесть ударов в минуту, можно даже ***бстись. Лёгкие задышали горячо и часто, будто он в кислородном противогазе. Тело поползло со стула. ЧКВ ХОКА ККД. Контроль липидов. Клопидогрель по утрам. Всё впрок. Даже лестница в три этажа – реакция адекватная. Запишите его в доценты!
– Акулокрокодилица = лапонька и киса!
Это была точно она!
Шонк!
Ёпа мама, точно Шонк, собственной персоной, не копия!
Ошибке быть?! Не мо'гло!
